Дорога к звездам - страница 170
Импотент, которому ничего не остается, как люто ненавидеть Кошек и унижать Котов, способных нормально трахаться...
Мало того, даже гомосексуализм, который он так назойливо выставлял напоказ, был сотворен из злобы и зависти. Его гомосексуализм был насквозь лжив. Это была не врожденная аномалия, когда одна особа не в состоянии победить в себе влечение к субъекту своего же пола. Недуг — вечно охаиваемый, всегда преследовавшийся и только в последние годы завоевавший свое место в мире под половым Солнцем. Недаром же мэр Нью-Йорка благосклонно участвовал в ИХ демонстрации!..
В Германии, в Грюнвальде, я знал трех Фоксиков-педерастов. Милые, доброжелательные и очень сердечные ребята. Как только я однажды отказался участвовать в их секс-играх, сказав, что я совсем-совсем из другой команды, тактичные Фоксики тут же предложили мне бескорыстную дружбу, которую я с благодарностью принял.
В конце концов, кого ты хочешь трахать — это твое личное дело. Хоть замочную скважину. Бог в помощь...
Но лживый, искусственный гомосексуализм Вагифа был соткан из элементарного полового бессилия, мстительности и неукротимой, чисто восточной жажды власти.
— А ты не боишься, что я увлекусь этим занятием и нечаянно оторву тебе твои дряблые, пустые яйца? — спросил я, осторожно слезая с дерева.
Боже, что тут было!!! Коты и Кошки банды Вагифа шарахнулись в разные стороны от ужаса. Наверное, никто никогда не позволял себе так разговаривать с «самим Вагифом»!..
Краем глаза я видел, как моя беленькая Кошечка-грязнулька в панике юркнула под автомобиль, уткнулась носом в землю и обхватила голову передними лапами, закрыв глаза и уши.
Сам Вагиф тоже был потрясен! Он перевернулся на живот, огляделся в недоумении и встал на все четыре лапы.
— Что ты сказал?.. — просипел он, не веря своим ушам.
С последней, самой нижней ветки дерева я спрыгнул на землю.
— Я сказал, что отгрызу сейчас твои вонючие, грязные яйца! — повторил я.
Голос мой вибрировал от чудовищной злобы. Чувствовал я себя сейчас так, как тогда в Германии — на автобане Гамбург— Мюнхен, когда Алик начал стрелять в Водилу! Выбора не было. Или я, или он...
Этот подонок был, и тяжелее меня, и клыки у него были побольше моих, да и физически он был мощнее меня. Бодибилдингом занимался, что ли, сволочь?!
Банда очухалась и стала сжимать круг. Я понимал, что если сейчас я не совершу что-нибудь из ряда вон выходящее — буду разорван на куски.
И тогда, не отдавая себе отчета в своих действиях, я просто сел на землю. Это было неожиданно не только для меня, но и для Вагифа, и для всех окружавших меня Котов и Кошек.
Теперь, когда я находился в непосредственной близости от Вагифа, я смог разглядеть его подробнее. Он был огромен, грязен, перемазан кровью несчастного Песика и очень вонял!
Вагиф еще больше выгнул спину, прижал уши к затылку и пошел мне навстречу, в остервенении хлеща себя хвостом по могучим клочкастым бокам.
А круг становился все теснее и теснее — кольцо Котов, жаждущих моей крови, все плотнее сжималось вокруг меня. Даже если Вагифу не удастся покончить со мной одним разом, в следующее мгновение я буду растерзан дружным коллективом этих провонявших помойками, злобных, тупых, хвостатых тварей.
«... Будто кто-то мне в кабацкой драке саданул под сердце финский нож...» — вспомнил я вдруг нашу петербургскую кухню и пьяненького Шуру с гитарой...
И в ту же секунду, когда уже совсем рядом, у самого своего носа я ощутил хриплое и нечистое дыхание этого негодля Вагифа, я.из положения сидя со всех своих четырех лап взвился над ним метра на два с лишним и сверху рухнул на спину этого могучего и грязного идиота!..
Когтями всех четырех лап я пронзил мощное и жилистое тело своего смертельного Врага, а клыками...
Хочу извиниться сразу за излишний натурализм этой сцены. Но я попросил бы не забывать, что все-таки я — КОТ, ЖИВОТНОЕ! И когда в сотые доли секунды решается извечный вопрос — БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? — из меня начисто улетучиваются такие славные чувства, как Жалость и Сентиментализм. Как говорил в таких случаях Шура Плоткин: «Кончилось время благородных мушкетеров капитана де Тревиля!..»
Я даже не осознал произошедшего. Просто услышал у себя на зубах противный и громкий хруст шейных позвонков Вагифа, ощутил вкус его крови, хлынувшей мне в рот, и под всеми четырьмя лапами с глубоко вонзенными в его тело когтями почувствовал предсмертную судорогу этого Гада!..
Но я еще глубже запустил в него, уже мертвого, свои когти, а клыками вконец раздробил ему шею у самой головы.
Не разжимая зубов, сдерживая рвущийся из меня Дикий Победный вой, я поднял глаза на окружавшую меня трусливую, хамскую свору и посмотрел на них так, что они попятились.
Тогда я разомкнул пасть и, не слизывая кровь ни с морды, ни с усов, негромко сказал им всем по-нашему, по-Животному:
— Ну что, бляди? Кто следующий?!
Я даже и не представлял себе, что могу так ОЗВЕРЕТЬ!
* * *
И в России, и в Германии я очень любил смотреть телевизионные передачи о Животных. Особенно — в Германии! Немцы эти передачи делают просто великолепно. В отличие от всего остального кино, которое, по выражению Шуры Плоткина, да и того же Фридриха фон Тифенбаха, «в рот взять нельзя».
Я-то в этом кино, признаюсь, не очень тяну. Мне или интересно, или — не интересно. А вот эти два столь разных Человека, обладавших, с моей точки зрения, безупречным вкусом, утверждали, что художественный кинематограф немцам явно противопоказан! Ну, не дано людям, и все тут...
В отличие от американцев, которым это ремесло вложил в руки сам Господь Бог.
