Расстрелять! – II - страница 27
Наутро все было нормально. Военно-морской организм Петеньки – организм ВМФ! – усвоил даже касторку!
МАСТЕР ШВАРТОВНОГО УДАРА
Швартовка к родному пирсу с полного хода – большое прикладное искусство. Военно-морской шик. Представьте себе; белый пароход, а может быть, даже и серый, с ходу, на всех парах, весело, вместо того чтобы по всем законам гидродинамики врезаться, перевернуться, развалиться и затонуть, – па крутом вираже останавливается у пирса как вкопанный, как мустанг останавливается. Красиво, черт побери!
Капитан нашего помоечного корыта – катера военно-морского (разумеется, у нас там что-то иногда даже с ходу стреляло) – всегда любил швартоваться вот так – на полном ходу. Носом в пирс. Скорость дикая. Остаются какие-то метры, дециметры-сантиметры, и…
– …Осади! – кричал он в машину, и машину осаживали, и корыто с диким ржаньем вставало на дыбы и…замирало у пирса.
И вот в очередной раз, когда до пирса остается совсем ничего, на бешеной скорости…
– …Осади! – кричит капитан. – Полный назад!
– А назада не будет, командир… – сказал ему спокойненько мех. – У yас заклинило.
– Вот это да! – сказал командир в пяти сантиметрах от пирса. – Чтоб я сдох!
И тут же лбом он пробил стекло, вылетел через него и полетел сдыхать.
Два дизеля сошли с фундамента; мотористы вздохнули и вспорхнули; сигнальщик, тараторя, нырнул в открытый люк; швартовщики взмыли и сгинули, а боцман… боцман должен был врезаться средней своей частью в реактивную бомбометную установку и кое-что там себе кокнуть. Но! (Моченая пися эрцгерцога Фердинанда!) В последний момент, с огромными глазами газели, в жутком перенапряжении он преодолел два метра в высоту и еще четыре в сторону и рухнул в студеные воды Баренцева моря, как метеорит.
Полпирса пропахали. Hoc – в гармошку. И самое странное, что все остались живы. Вот такие мы лихие, Мужеложству вопреки.
ОБСТАНОВКА
Командующий дал полюбоваться своей верхней розовой десной, потом помассировал ее языком, поискал, поцокал и вошел в рубку,
Тральщик мотало, как галошу на ноге у пьяницы: взлетало вверх, задумывалось на секунду, потом вниз и опять вверх; а оперативным стоял лейтенант Котя Васин; он укачивался до потери ответственности.
Зеленый, цвета морской волны, с расширенными зрачками, он стоял и реагировал. Ему было все равно, хоть мазок бери из носоглотки на предмет наличия мозга.
– Ну-у, – пододвинулся адмирал к карте, – что тут у вас? Доложите обстановку.
Обстановка была на карте нарисована; что, куда – все отлично.
Командующий, глядя в карту, икнул и рыгнул, отчего в рубке запахло обедом.
Коте и без того было нехорошо, а тут, после запаха обеда, тело выгнулось, стало жарко, потом холодно, опять жарко, и слюна – верный признак – потекла.
– Ну-у, доложите… – уставился на него адмирал. – Что тут у вас?
В рубке не было иллюминаторов, и Котя двинулся на адмирала, медленно гипнотизируя его бесчувственными глазами.
Тот почувствовал недоброе и запятился, засуетился, залопотал, по инерции все еще интересуясь обстановкой.
Отпрыгнуть адмирал успел, Котя рванул дверь, ведущую на трапик, потом крышку от трапика – вверх и… ха-ха-ха! – вниз по трапику захакало, хлынуло и тут же подобралось волной.
Торопливо отметав харч полуденный, Котя вернулся в вертикаль и нашел глазами адмирала: тот забился в угол.
– Товарищ адмирал! – сказал Котя, еле ворочая языком. – Разрешите доложить обстановку?
– Не надо, – замахал адмирал руками совершенно по-семейному, – занимайтесь тут сами.
И после этих слов адмирал позволил себе навсегда исчезнуть из рубки, а потом и с тральщика вообще…
КАК ТАМ В ОВРе?
Иногда меня спрашивают; «Ну как вы там в ОВРе [ОВР – охрана водного района] живете?» На что я всегда отвечаю: «С неизменным успехом» – и сразу вспоминаю, как Серега Батраков, наш старый, глупый старший лейтенант, радостно сбегая с корабля по трапу, как-то крикнул вахтенному:
– Эй, страшила, бригадир убыл?
Вахтенный не успел ответить, потому что из-под трапа послышалось:
– Батраков! Я не бригадир, а командир бригады, и хрена лысого ты у меня очередное звание увидишь.
Так и не дал Сереге капитана. Вот сука, а?
Как мы живем? Да нормально, наверное. Вот стоит в строю штаб бригады, а самым последним стоит лейтенант Дидло Сергей Леонидович, мой лучший друг. Он только что назначен в бригаду флагманским химиком. Штаб стоит в одну шеренгу. У них строевой смотр, и мимо строя идет командир базы. Подходит он к лейтенанту, останавливается и с миной брезгливости на лице, будто жабу видит, вытягивает из себя:
– Лий-ти-на-нт!
– Лейтенант Дидло, товарищ капитан второго ранга!
– Только хохлов нам и не хватало.
– Я русский.
– Кто это? – командир базы, поворотив свой лик хрестоматийно алкоголический в сторону, обращается уже к командиру бригады.
– Это флагхим. Новый, – отзывается тот.
– А-а-а… – командир базы возвращается к лейтенанту и, лениво уставясь себе под ноги, продолжает; – Лейтенант… уебать тебя, что ли?.. Ну что вы лезете все время в разговор? Что вы все время лезете! Вести себя не умеете?.. Так мы научим. Комбриг!
– Есть!
– Накажите его.
Комбриг быстро:
– Выговор!
Так и служим.
А в море вместе со штабом как выйдешь, так им, сволочам, на обед отбивные подавай. Нажарят отбивных и кормят этих ублюдков. За три дня все мясо сожрут, а потом еще месяц в море выходим на одних сухарях. Командира базы у нас зовут Дедушка Пак. Ему пятьдесят семь лет, он старый, гнусавый, вредный и злопамятный. Уже еле ползает, но все помнит, собака. Серега его как увидит, так всегда мне говорит: «Редкая сволочь, Саня, долетит до середины Днепра». Вот вползает тот Пак в сопровождении комбрига к оперативному, тяжело плюхается на табурет и спрашивает:
