Игрушки. Выше, дальше, быстрее - страница 72
Что–то ухнуло у меня в груди.
- За что его так? — просипел я не хуже, чем застреленный мной полицай.
- Это я виновата… — всхлипывая, сказала вдруг девушка. — Дура яааааа….
- Так, гражданочка, давайте без рыданий! — попытался вернуть разговор в конструктивное русло Саша.
- Яааааа, бинты постиралаааа, и на забор по привычке повесилаааа… — захлёбываясь проговорила девчонка.
- Дядькоооо Остап увидел, и пошёл их снимать, а тууут немцы в деревнююю приехалиии… Вот он и пошел их молокооо… угощааать…
- Так, девонька, плакать позже будешь, а сейчас по порядку рассказывай! — прикрикнул я на неё.
Странно, но подействовало, а может, это немецкий плащ мне солидности придал, но девушка вытерла глаза и продолжила уже более внятно:
- Немцы уехали, но тут как раз этиии гады приехалииии, — и она показала рукой на труп. — А Федька, ко мне давно уже приставал… Ещё до войны, когда я к дядьке Остапу на каникулы приезжала.
- С этим понятно… — прервал я её, а бинты–то откуда?
- Так у нас в сарае лейтенант раненый отлёживался. Танкист он.
«Так вот почему форма серая…» — понял я…
Стукнула входная дверь, и в сенях послышались шаги. «Зельц, скорее всего. Что–то быстро он…» — подумал я.
- Товарищ лейтенант, помогите мне, пожалуйста! — донеслось из «деревенской прихожей».
Люк, не задавая лишних вопросов, встал и вышел в сени. Вскоре они внесли в комнату высокого молодого парня, одетого в замызганную и изорванную серую гимнастёрку и тёмно–серые бриджи. Лицо его «украшала» богатая коллекция синяков и ссадин. Левый глаз заплыл так, что было непонятно видит ли он им вообще. Кисть и предплечье его левой руки были замотаны тряпками, а на чёрных петлицах действительно красовалось по два «кубаря».
- Давай его на лавку положим, — предложил Люк Дымову.
- Лучше — на пол. — Вмешался я: — На полу просторнее и падать некуда.
- Ты бы, Антон, чем шутить — сбегал бы, да мотоцикл во двор загнал.
- Извини, дорогой… Бегать мне сейчас — ну совершенно не с руки… Точнее — не с ноги.
- Это почему же? — странно, что Люк не заметил, что я хромаю.
- Дядя — пиф–паф, ножка — бо–бо! — жизнерадостно, на сколько смог, пояснил я. — Так что, товарищ лейтенант, сами за транспортом пи… идите. А ещё лучше, если шутки отбросить, если ты сбегаешь и пригонишь мой мотоцикл, а я пока танкиста обихожу.
Немного полюбовавшись на удивлённую Сашкину физиономию, я отлепился от лавки и похромал к лежавшему на полу танкисту.
- Ну, блин… Партизан хренов. Ты так бодро под окнами скакал, что я и не заметил…
- Не заметил — это хорошо. Но, за моим байком ты, всё–таки, сбегай.
Осмотрев руку танкиста и поняв, что имеет место перелом лучевой и локтевой костей, а также сильный ушиб мягких тканей кисти, я перешёл к осмотру головы. (Вас, наверное, удивляет, отчего я так спокойно говорю о ранах, и даже диагнозы какие–никакие ставлю. Всё очень просто: в ранней юности, я медучилище закончил и даже два года отработал в операционной. Ну, а если добавить к этому, что руками и ногами я размахиваю вот уже четверть века, то уж в чём–чём, а в ушибах я разбираюсь.)
«Так, вроде ничего страшного — поверхностные рассечения. Выглядит страшно — но совершенно неопасно», — думал я, аккуратно ощупывая голову пациента. Попутно я продолжал «опрос местного населения»:
- Гражданочка, а как давно о… командир у вас?
- Две недели, как его дядька… — всхлип, — Остап — ещё один всхлип, — за речкой нашёл. Товарищ командир без памяти был. Неделю почти в себя не приходил.
«Странно, рана пустяковая, а без памяти… Может, контузило его? Или сотрясение?»
- А вас, девушка, как зовут?
- Лида?
- Вы комсомолка?
- Да, товарищ… — тут она присмотрелась ко мне повнимательней и осеклась.
Её можно было понять, встреть я фотографию себя нынешнего неделю назад где–нибудь на просторах Интернета, ни за что не определил бы, кто на картинке изображён! Немецкий мотоциклетный плащ, измазанный грязью и кровью, из–под него выглядываю непонятные пятнистые штаны. Немецкую каску я оставил в мотоцикле, а пилотку потерял во время всех этих скачек, поэтому моя голова была украшена прямо–таки колтуном из мокрых и припорошенных уличной пылью волос. Добавим к этому трёхдневную небритость и нездоровый блеск глаз — и образ «грозы пионерских лагерей» готов.
- Старший лейтенант… — успокаиваю я Лиду.
- А… Каких войск? — не успокаивается комсомолка.
- Третьей имени взятия Берлина партизанской бригады!
«Ну, вот что ты, дорогой, несёшь, а?» — говорит мой внутренний голос, а я, отбив наступление любознательной студентки продолжаю игру в вопросы и ответы. (Вы спросите, а как я догадался, что она — студентка? «Элементарно, Ватсон!» Она же сама сказала, что уже не первый год приезжает к дядьке на каникулы, а барышня — далеко не школьница, лет двадцать на вид.)
- А как лечили командира?
- Дядька Остап руку ему в лубки положил, да эти мрази… — снова кивок в сторону покойника, — их сорвали. Из рожка отваром куриным кормили. Что мы ещё сделать то могли?
- Всё правильно вы делали, Лида. Не волнуйтесь. Зельц, воды принеси — умоем лейтенанта. А потом на двор сходи — лубки найти надо.
В процессе умывания танкист очнулся. Разлепив неподбитый глаз, он уставился на меня, а потом, зашипев что–то грозное, попытался вскочить. «Прям дитё малое», — подумал я, прижимая отощавшую тушку танкиста к полу.
- Спокойно лейтенант… Свои здесь, свои…
- Аа… а кто вы? — тяжело дыша, спросил он.
Ну что ему было ответить? Не правду же…
- Разведка мы, партизанская. Сидеть можешь?
- Да.
