«По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Ти - страница 68
Выбраться они успели. Все. И он даже попытался отдать какую-то команду, но черный гигантский гриб вырос совсем рядом, закрывая собой солнце, а потом земля поднялась и ударила его в лицо.
Основательный толчок в бок. Потом – тишина, звенящая, напряженная. Никаких звуков – бой кончился, что ли? Нет, не кончился, пускай он не слышит, но чувствует же…
Кто-то поднимает за волосы его голову.
– Товарищ лейтенант, вы живы?
Он не услышал вопроса – прочел по губам.
Девочка-санитарка, та, вторая, которая не снимала варежек и обижалась, что синицы салятся на руку ее подружки, а ее саму игнорируют, пару секунд глядела на него, потом спросила еще что-то, что именно – он не разобрал.
Открыл рот, чтобы переспросить, и понял, что ничего из этой затеи не выйдет: слова не то чтобы не хотели выходить – они даже не рождались в глубине его перехваченного спазмом горла.
– Все будет хорошо. – Маленькая ручка быстро погладила его по лицу. – Все будет хорошо.
Он по-прежнему ничего не слышал, но такую фразу легко понять и без звуков. Почему она его утешает? Все совсем плохо? Он смертельно ранен? Или потерял обе ноги?
Виктор скосил глаза. Ниже колен вместо ног – сплошное месиво из мяса, тряпок и грязи, сквозь которое ярко, празднично белеют осколки костей. Рядом чья-то оторванная рука с посиневшими ногтями и маленьким вытатуированным якорьком. Моментально замутило, он усилием воли сдержал порыв рвоты.
Девушка снова что-то заговорила, Виктор напрягся и в этот раз все-таки расслышал:
– Сейчас я вас перевяжу, и все будет хорошо. Вы не переживайте, я дотащу! Я только с виду такая маленькая, а на самом деле я знаете какая сильная! И тащить-то мне вас недалеко, наши наступают, нас быстро подберут…
Она говорила и говорила, быстро и аккуратно, виток к витку накладывая повязку. Чистый, такой же белый как снег бинт быстро становился красным, потом проступать стало все меньше и меньше.
– Я и не таких вытаскивала, – продолжала щебетать девушка, и Виктор понял: она подбадривает его, не дает потерять сознание, не дает сдаться. А заодно, похоже, придает бодрости и самой себе. – Я вон из третьего взвода Ничипорука дотащила, а он знаете какой здоровый? Он, наверное, больше ста килограммов весит! И ничего! Сейчас ему уже, наверное, операцию делают, и он обязательно выживет! И вы выживете, товарищ старший лейтенант!
Характерный свист – его он, к счастью, услышал.
Он-то погибнет, он, взрослый мужик, обязанностью которого является защищать свою Родину. Но эта девушка, девочка – она должна продолжать жить! Нет ничего более неправильного, чем женщина на войне. Женщина – жена, мать, возлюбленная, хранительница очага… Хранительница. Вот она и хранит, спасает тех, кого может спасти здесь и сейчас…
Ставшее тяжелым, неловким, неповоротливым тело не хотело слушаться, но Виктор, закусив губу так, что тонкая кожица оказалась прокушенной, сумел-таки, вцепившись в плечи девушки, сделать рывок и повалить ее, накрыв своим телом. Живи, любительница синичек. Ты должна жить за двоих, нет, не за двоих – за себя и за всех тех, кого не сумеешь, не успеешь дотащить. Живи…
Кажется, он даже успел прохрипеть это слово, прежде чем в глазах окончательно померкло.
Россия, недалекое будущее. Виктор
Холодно, твердо и неудобно. И еще – безумно хочется пить. Первой мыслью почему-то было – его взяли в плен. Он, едва сдерживая стон, попытался сесть. Получилось.
Фу-у, слава богу! Никакой не плен, дома он. Ну, не дома, но ему так часто доводилось ночевать на работе, ездить по командировкам да и вообще переезжать, что он привык любое место, в котором ночует больше пяти дней подряд, считать домом. А тут они жили уже больше недели. Так что – дома.
Который час? Голова гудела, отказываясь соображать, и несколько минут он тупо пялился в монитор, только потом додумавшись глянуть в правый нижний угол.
Половина второго ночи. Странно – сам бой длился не так-то и долго, а обычно в реале проходило куда меньше времени, чем было проведено там, на войне… Может, потому, что там он сразу не погиб? Может, просто был тяжело ранен, и девчонка дотащила-таки его до лазарета, а умер он уже там? Господи, ну, почему среди ночи приходят такие идиотские мысли, а? Какая разница, как и отчего он умер там?
Виктор, кряхтя, встал из-за стола. Водички бы выпить – во рту сухо, словно в осажденной Одессе в сорок первом. Грудь ноет – то ли там, куда в «другой реальности» попал осколок, то ли просто сердце прихватило.
Хорошо, что он додумался переставить комп в свою комнату – пожалуй, из гостиной его стоны были бы слышны и у Натальи, девчонка опять перепугалась бы.
От воспоминания о прошлом ее «испуге» Виктора бросило в жар. Образ полуодетой Натальи стоял перед глазами, дразня улыбкой, голыми ногами.
– Тьфу ты, напасть!
Он пошел в кухню, достал из холодильника минералку и, немного подумав, наклонился над мойкой и вылил половину бутылки себе на голову. Помогло. Исчезли не только ненужные мысли а вообще все, кроме одной: как бы побыстрее юркнуть в постель и, укрывшись с головой, согреться.
Что Виктор и сделал.
Будильник не сработал. А может, и сработал – с ним уже несколько раз случалось такое: он, не просыпаясь, отключал сигнал и дрых дальше, а потом не мог вспомнить, делал что-то с будильником или нет.
Половина одиннадцатого. Елки-палки, горазд же он спать! А Наталья тоже хороша – могла бы его и разбудить.
От воспоминания о вчерашней – нет, уже позавчерашней, – ночи его снова бросило в краску. Надо же такое – мыл ее во время ее «зависаний», переодевал, убирал за ней, культурно выражаясь, «результаты жизнедеятельности организма» и ни разу не воспринимал девушку как… как сексуальный объект. А тут вдруг… И ведь что самое паршивое – засела эта мысль в голове, словно заноза, и не выковырять ее ничем.
