Царь Аттолии (ЛП) - страница 55

Царь дал Сеанусу время обдумать свои слова, чтобы найти какой-нибудь контраргумент, но такового не нашлось. Сын барона бросил короткий взгляд на придворных, но они вышли из-под его власти. Даже если он откажется от своего признания, он сделал его перед слишком многими свидетелями. Они были младшими сыновьями и племянниками самых могущественных в стране баронов, и они обязательно повторят все, что услышали здесь, своим дядям и отцам. Совет баронов никогда не поддержит того, кто признался в покушении на цареубийство. И Евгенидис был прав: у барона Эрондитеса слишком много врагов, которые будут рады падению Дома. Сеан был не в силах спасти свой Дом, но судьба Дитеса по-прежнему находилась в его руках.

— Я не откажусь от признания, — сказал Сеанус. — Я предоставлю вам любые необходимые доказательства, кроме порочащих Дитеса, если вы согласитесь заменить его казнь изгнанием.

— Спасибо, — согласился царь.

Сеанус поднял голову и посмотрел на него. Затем с небольшим усилием он пожал плечами, как человек, потерявший ставку на бегах или при игре в кости. Приняв сокрушительное поражение со спокойным достоинством, он казался симпатичнее, чем когда-либо. Костис почти почувствовал жалость к нему.

Сеанус приветствовал царя.

— Базилевс, — сказал он, используя архаичное обращение к легендарным князьям древнего мира.

Он оглянулся через плечо, словно вызывая охранников, которые шагнули вперед, чтобы поднять его на ноги, и он покинул комнату, не сказав больше ни слова.

После его ухода слуги переглянулись в молчании, но никто не посмел заговорить. Царица вошла и опустилась в кресло. Царь болезненно поморщился и откинулся на спинку кровати. За креслом царицы встали две ее служанки: Хлоя и Иоланта. Все слуги царя, кроме Сеана, оставались в комнате, а Костис словно прирос к своему неудобному мягкому пуфику. Спальня была заполнена людьми.

— Девяносто восемь дней, — сказала царица, складывая руки на коленях. — Ты говорил, что потребуется шесть месяцев.

Евгенидис расправил покрывало.

— Я хотел оставить небольшой запас времени. На случай непредвиденных осложнений.

— Я тебе не верю, — призналась царица с тонкой улыбкой.

— Тем лучше для тебя.

Царь улыбнулся в ответ. Они словно забыли обо всех присутствующих в комнате.

Внезапно царица повернула голову и прислушалась. Кто-то кричал в караульном помещении. Костис напрягся. Его рука потянулась к поясу в поисках меча.

— Кажется, это Дитес, — сказал царь. — Он должен был ждать в одной из приемных. Я могу поговорить и с ним тоже.

Царица поднялась и шагнула за вышитую ширму перед камином. Ее служанки последовали за ней. Придворные царя остались стоять на своих местах, пытаясь осмыслить тот факт, что их беспомощный, бестолковый царь обещал своей жене уничтожить Дом Эрондитесов за шесть месяцев, а сделал это за девяносто восемь дней.

Дитес, стоящий в дверях между двух охранников, был бледнее своего брата, покинувшего комнату несколько минут назад. Он тоже опустился на колени у постели царя, но не смотрел в пол. Он глядел в лицо царя в поисках ответов.

— Я тебя предупреждал, — сказал царь ровным голосом.

— Да, Ваше Величество.

— И я велел тебе предупредить твоего брата.

— Да, Ваше Величество. Я предупредил его. Наверное, вы мне не скажете, но почему мой брат пытался отравить вас?

— Он не пытался, — сказал царь, и когда Дитес в недоумении уставился на него, пояснил. — Он признался, чтобы защитить тебя. Он думал, что это ты положил коноплю в опиум.

— Но я этого не делал! — запротестовал Дитес.

— Конечно, нет, — согласился царь. — Это сделал я.

— Почему? — беспомощно спросил Дитес. — Почему?

— Я не принимаю наркотики, — резко сказал царь. — Дитес, мне не нужна конопля, чтобы видеть кошмары, они приходят сами собой. Боги посылают их мне, чтобы напомнить о скромности.

Тем не менее, сейчас в голосе Евгенидиса не было ни капли смирения, и если Костис когда-либо мечтал увидеть его более похожим на царя, теперь его желание осуществилось в полной мере. Правда, теперь Костис находит это зрелище весьма пугающим.

— Значит, мой брат не виноват ни в каком преступлении?

— О, он виноват, Дитес. Просто не виновен в том, в чем признался. Он виновен в том, что изо дня в день подстрекал моих слуг к дурному поведению. — Евгенидис небрежно махнул рукой в сторону придворных. — А так же в сговоре со своим отцом, имеющим целью добиться увольнения всех, кроме самого Сеануса, чтобы в дальнейшем я мог выбрать новых слуг, которые будут больше устраивать барона Эрондитеса. По настоянию Сеана и фаворитки, которую барон уже выбрал для меня, хотя я упорно продолжал танцевать с ее младшей сестрой, которая, кстати, носит прекрасные серьги.

— Понимаю, — неуверенно сказал Дитес.

— Нет, ты не понимаешь. И я тоже. Потому что, развращая моих слуг, Сеанус должен был стать незаменим для меня, что ему, бесспорно, удалось сделать. Ваш отец желал, чтобы меня аккуратно подцепили на его крючок. Но твой брат почему-то захотел меня убить. С балкона с видом на сад он указывал убийцам, где они могут найти меня.

— Но у вас не было доказательств?

— Ни одного, которое я хотел бы обнародовать.

— И тогда вы положили коноплю в опиум и заставили его признаться в этом?

— Вот именно. А ты бы предпочел, чтобы я арестовал его за действительно совершенное преступление?

Дитес безнадежно развел руки.

— Вы казните его?