Царь Аттолии (ЛП) - страница 56

Царь покачал головой.

— Нет.

— Спасибо, — выдохнул Дитес. — О, благодарю вас.

— Не за что, — сказал царь, поднимая руку. — Не благодари меня. Ваш отец станет более сговорчивым, пока перед ним будет маячить надежда когда-нибудь увидеть сына на свободе. Это единственная причина оставить Сеануса в живых. К сожалению, Дитес, это исключает вероятность, что твой отец простит тебя и будет поддерживать в ссылке.

Дитес опустил глаза, но жаловаться не стал. Медленно, опираясь на правую руку, царь дотянулся левой до ящика прикроватного столика. Вытянув ящик, он достал из него кошелек, а потом потянулся за сложенным вчетверо листом бумаги. Откинувшись, он бросил кошелек на край кровати и протянул документ Дитесу.

— Ты можешь использовать часть этих денег для решения… семейных дел. Остальных хватит, чтобы добраться до Полуострова. Эта бумага — рекомендательное письмо к князю Ферриа. У него есть для тебя должность придворного капельмейстера.

Дитес уставился на бумагу в своих руках.

— Ферриа… — пробормотал он в благоговейном изумлении.

— Мне очень жаль, Дитес.

Дитес покачал головой.

— Вы пощадили моего брата, когда могли бы казнить его самым жестоким образом. Вы помогли мне покинуть гадюшник моей семьи и выгребную яму этого двора. Вы знаете, что значит для меня писать музыку при дворе самого Ферриа! Вы вложили мне в руки мою несбыточную мечту. Я не понимаю, за что вы должны извиняться.

— За то, что изгоняю тебя, Дитес. Я намерен снести с лица земли твой отчий дом и посыпать это место солью. Тебе решительно не за что меня благодарить.

Дитес поднялся на ноги, чтобы поклониться царю. И все же, глядя на письмо и кошелек в своих руках, он спросил:

— Вы так и не сказали, почему Сеанус желал вашей смерти.

Царь грустно посмотрел на него и спокойно ответил:

— Ради твоей филии.

Щеки Дитеса вспыхнули.

— А так же из братской любви. — царь пожал плечами.

— И вы сохранили нам жизнь и даже дали вот это? — он поднял бумаги и кошелек.

— Я думаю, мы избавились от наших разногласий, Дитес.

Дитес кивнул.

— К счастью для меня, это так. Я предупреждал его, как вы и просили.

— Не твоя вина, что он не поверил, — сказал царь. — Но он любит тебя так же, как ты его. Возможно это спасет его когда-нибудь. Когда меня уже не будет в живых.

Дитес посмотрел вверх.

— Я надеюсь, Ваше Величество. Благодарю вас. Он очень дорог мне.

— Ты должен быть на корабле к вечеру.

— Я буду, — заверил Дитес.

Он посмотрел на вышитую ширму перед камином, а затем снова перевел взгляд на царя. Наконец он произнес с поклоном и улыбкой:

— Будьте благословенны в ваших начинаниях.

Царь усмехнулся.

— Прощай, Дитес.

Когда он ушел, царица вышла из-за ширмы и заняла свое кресло. Она пожала плечами:

— Если он считает мой двор выгребной ямой, странно, что он задержался здесь до сих пор.

— Он был влюблен, — объяснил царь.

— В кого? — поинтересовалась Аттолия.

Царь рассмеялся.

— В тебя.

Царица ничего не ответила, но ее щеки медленно порозовели, пока она молча сидела у кровати.

— Это шутка? — наконец спросила она.

Весь двор был в курсе, что старший сын Эрондитеса влюблен в царицу. Это знала вся страна. Костис подозревал, что это было общеизвестным фактом даже в Сунисе.

— Смешно, — сказала она.

Царь согласился.

— Смешно, как попасть под снежную лавину. Одна ты умудрилась не заметить этого.

Она недоверчиво покачала головой и ждала, что он продолжит говорить. Но прежде она обвела взглядом лица всех присутствовавших в комнате и нашла на их лицах отражение правды. Ее щеки порозовели еще сильнее. Она повернулась к царю.

— Сеанус с братом делали вид, что терпеть друг друга не могут. Это поддерживало расположение отца к Сеану, а Дитеса избавляло от подозрений в связях с оппозицией и давало возможность сблизиться с тобой, по крайней мере до тех пор, пока не появился я со своими претензиями. Сеанус ревновал тебя от лица своего брата. Он надеялся, что в случае моей смерти, ты согласишься принять любовь Дитеса.

— Бедный Дитес, — задумчиво сказала она, все еще не в силах поверить. — А ты ревновал… к его филии?

Его Величество, полубог и вершитель людских судеб, на глазах всех присутствующих вновь превратился в человека, очень молодого и влюбленного. Еще раз расправив покрывало, он опустил глаза и признался:

— Ужасно.

Губы Аттолии искривились, ее глаза сузились, но даже ее самообладание внезапно подвело ее, и царице пришлось прикрыть рот рукой, чтобы скрыть улыбку, а затем смех. Ее плечи слегка дрожали.

— Я брошу в тебя подушкой, — предупредил царь. — Ты роняешь мой престиж перед лицом моих придворных.

Царица подняла голову, но ненадолго задержала ладонь у лица. Когда она опустила руку, ее лицо казалось почти безмятежным.

— Как будто тебя это беспокоит, — сказала она. Потом внимательно посмотрела в лицо мужу. — Ты устал, — добавила она.

— Да, — признался он, это было яснее ясного.

Его щеки горели сильнее, чем от здорового румянца. Она подняла руку, чтобы коснуться его лба, но он отстранился.

— Иди к себе, — сказал он.

— Хорошо, раз ты желаешь, — пробормотала она и встала. — Ты отпустишь слуг и будешь спать?

— Да.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и ушла.

«Как будто тебя это беспокоит».

* * *

Если придворные и чувствовали огорчение, ужас или смущение, им не оставили времени вволю предаться своим чувствам.