Господин мертвец - страница 168
«Старая кобылка, — подумал про нее Дирк почти с нежностью, — Норовиста и всегда делает вид, что двигается с одолжением. Но упряма, как молодой жеребец».
Снайпер Юнгер сидел в задней части бронеавтомобиля и безучастно глядел в окно. Это был спокойный, подобно всем «Висельникам», мертвец, пухлощекий, медлительный в движениях и даже какой-то вальяжный. Все его движения, вне зависимости от того, что он делал, вправлял нитку в иголку или точил карандаш, были подчинены особой грациозности, очень неспешной и плавной, как у большой рыбы. Он словно плыл в окружающем его воздухе, не допуская никаких резких движений. И даже говорил медленно, с расстановкой, выдавливая из себя слова отмеренными порциями. Взгляд у него был под стать: скучающий, с ленцой, кажущийся простодушным и наивным.
До войны Юнгер был служащим в каком-то банке в Меце. Поэтому во взводе его иногда звали Банкиром. «Банкир»-Юнгер до войны не был солдатом, не держал в руках ружья, и вообще не держал ничего тяжелее чернильницы. Но многое в его жизни поменялось в восемнадцатом году.
Никакими успехами на военном поприще он при жизни не отличился, как и десятки тысяч вчерашних горожан, которых призвали в спешном порядке, оторвав от теплых постелей, портера и газет, чтобы сколотить очередной полк ландвера «второго подъема». Одетые в несуразную форму, ту, что осталась на складах, часто не по размеру или старого образца, такие «ополченцы» являли собой нелепое зрелище, и на фронте не вызывали ничего, кроме раздражения. Опытные фронтовики знали, что прибытие «ополченцев» — всегда к беде.
На бумаге армия вырастает, но на бумаге, сквозь ее ровные таблицы и колонки цифр не проглядывают выстроившиеся на плацу шеренги «второго подъема» — нестройные, состоящие из одышливых толстяков и рахитиков, вооруженные всяким хламом, жалкие, никчемные и внушающие лишь сочувствие. А потом фронт начинает наступление, распахивая свой огромный зев, подобно гигантской Птице Рух, и требует мяса. Фронт пожирает множество вещей — горючее в неимоверных количествах, сотни тысяч тонн снарядов, цистерны масел, эшелоны взрывчатки и неисчислимое множество иных вещей. Двигатели, сапоги, аэропланы, ткань, порох, сталь, оптика, хлопок, карты, медикаменты, каучук, автомобили, цемент — все это льется в раззявленную пасть фронта непрерывным потоком, никогда полностью не насыщая.
Но больше всего фронт любит мясо, как и положено настоящему хищнику, пирующему на перепаханных его когтями полях. И свою норму мяса он должен получать неукоснительно.
Он получает ее — и весь «второй подъем» из вчерашних ополченцев лежит на брустверах с развороченными затылками, вспоротыми животами и оторванными конечностями — бросив наступающих без поддержки и помощи. Жалкие птенцы, которых жизнь швырнула прямо в кипящий водоворот, не объяснив даже правил.
Рядовой Юнгер в этом отношении мало чем отличался от прочих. Его оторвали от привычного кабинета, где он половину своей не очень долгой жизни заполнял бисерным почерком аккуратиста квитанции и справки, и отправили в часть. Там он в течение трех месяцев учился маршировать, задирая непослушные толстые ноги, выполнять строевые фигуры и через отвращение пить дешевую водку.
Стрелял он неважно — винтовки с разношенным стволом могли попасть в мишень разве что будучи прислоненными к ней дулом, да и с патронами для «второго подъема» было неважно. По большей части призывников учили маршировать, различать офицерские чины и не показываться лишний раз перед глазами начальства. Прошение о посмертном вступлении в Чумной Легион его подбил написать местный интендант, заключивший, видимо, негласный договор с Орденом Тоттмейстеров. За нехитрые блага, добытые им со склада, в Чумной Легион записывались те, кто больше всего страдал от нехватки пристойной еды, курева и прочего.
Свою бессмертную душу Юнгер отдал тоттмейстерам в вечное пользование за две упаковки галет, десять банок консервированной рыбы, пяток яиц, полкило шоколада и пакет сырого табака. В восемнадцатом году, когда французы, казалось, вот-вот постучат в берлинские ворота, человеческая душа стоила совсем немного.
Потом их спешно подняли ночью, погрузили в вагоны и отправили в неизвестном направлении. Но кто-то в штабе просчитался. Или же всему виной был бардак, царивший к тому времени даже на кайзерской железной дороге. Когда свежесформированный полк «второго подъема» Юнгера прибыл укреплять какую-то часть, держащую оборону города, названия которого он даже не запомнил, оказалось, что никакой части там нет, а есть только стремительно наступающие французы.
Разгружаться новобранцам пришлось под обстрелом. В течение первой минуты первого в своей жизни боя «Банкир»-Юнгер вставил в винтовку обойму и приготовился сражаться за Великую Германию, вверившую ему свое будущее. На четвертой минуте боя пулеметная пуля гулко ударила бегущего Юнгера поддых, в груди что-то беззвучно лопнуло, голова наполнилась чем-то горячим и удивительно тяжелым — и Юнгер вдруг почувствовал на губах вкус пыли города, названия которого он так и не узнал.
В «Веселых Висельниках» Юнгер быстро снискал славу одного из лучших стрелков. И был лучшим снайпером в своем взводе. Он бил так же неспешно, как делал все остальное, отчего тяжелая противотанковая винтовка в его руках казалась неподвижной, словно греющаяся на солнце змея. Он никогда не спешил, не нервничал, и вообще словно бы и не воевал, а выполнял свою работу, так же аккуратно, как и прежнюю, в банке. К апрелю девятнадцатого года на его личном счету, который он вел бисерным почерком аккуратиста в специальной книжечке, уже было сто сорок человек и три танка. Но Юнгер не собирался на этом останавливаться.
