Господин мертвец - страница 323
— Почему ты?
— Не будь дураком, — посоветовал Крамер, — Классен едва ли сможет выбраться из этой ямы, с одной-то рукой! А от тебя больше пользы будет там, дальше. Вот и выходит, что больше некому.
— Самоубийство не в твоей манере.
Крамер рассмеялся.
— О каком самоубийстве может идти речь, Дирк? Я уже мертв. Ты что, забыл? Я — вещь на службе кайзера. И теперь эта вещь собирается принести хоть какую-то пользу. Если не хочешь меня подвести, сделай все остальное. Классен не доберется, а ты — да.
— Генрих…
Бывший лейтенант решительно снял треснувший шлем, отбросил в сторону. Лицо его показалось Дирку незнакомым, сухим и истончившимся, как у лежащего на смертном одре. Лицо мертвого солдата, пустое и серое. Оно улыбнулось Дирку, но улыбка вышла неестественной, слишком усталой.
— Что, приятель?
— Если увидишь… Если встретишь Госпожу прежде меня… Сделай кое-что.
— Сделаю. Что именно?
— Плюнь в лицо этой суке. От меня. От всех нас.
— Именно так и сделаю, Дирк. Можешь не сомневаться. Пока, приятель.
— Пока, Генрих. Давай, иди. Проваливай. Знаешь, из тебя все равно никогда бы не получилось толкового мертвеца. Из таких, как ты, никогда не получаются…
— Знаю, — Крамер ухмыльнулся, и в этот раз получилось по-настоящему, — Я с самого начала это знал.
Он схватился за кусок перекрытия, оттолкнулся от земли, на мгновенье превратившись в черно-серую плоскую фигуру на фоне такого же черно-серого неба, и пропал, точно растворился в нем.
Точно его никогда и не существовало.
И только пулеметы «Пикардии», залязгавшие на поверхности, сдувшие верх насыпи свинцовым шквалом, подтвердили, что ефрейтор «Веселых Висельников» Генрих Крамер существует на самом деле. И существовать ему оставалось считанные секунды. Упруго ударив по барабанным перепонкам, рявкнула вблизи танковая пушка, засыпав траншею ворохом бесформенных обломков и деревянной щепы.
Промахнулась, подумал Дирк, конечно же промахнулась. Крамер слишком ловок и опытен, чтобы проиграть тупому металлическому дракону, который, впридачу, слеп и неуклюж. Оказавшись наверху, он наверняка тут же бросился вниз, пропуская над головой грохочущую смерть, и теперь уже катится по откосу туда, где засело клепанное чудовище, к его уязвимому и мягкому брюху… Взрыва все не было, секунды, ставшие тяжелыми и длинными, катились так медленно, что у Дирка сводило зубы. Десять, двадцать, тридцать… Крамер должен был успеть.
Но почему нет взрыва?
Французы, заметившие исчезновение еще одного «Висельника», вновь ударили, и их новый натиск оказался столь силен, что Дирка с Классеном едва не смело сразу же, как мелкий траншейный сор, подхваченный порывом злого ветра. Спасла даже не выучка — здесь, в безумной давке, среди звона сшибающегося металла, в узкой земляной кишке, не было места приемам, уловкам и тактическим ходам.
Две силы встретились на одном крохотном отрезке и стали терзать друг друга, слепо, яростно, бездумно. Что-то пугающее было в этой схватке, и даже заскорузлые обрубки человеческих чувств затрепетали где-то под сердцем, когда серая сталь встретилась с синей. Не война, но безумное уничтожение одной мертвой силой другой. Здесь никто не кричал в ярости, не шипел от боли, не выкрикивал боевых кличей.
Мертвецы бьются по своим законам, жутким и непривычным. Ни злости, ни снисхождения, ничего человеческого. Дирку подумалось, что то, что происходит сейчас вокруг него, и есть сама суть войны, идеально передающая ее затаенную сущность. Не звенящие ордена, не человеческие цепи, устремляющиеся в атаку, не ползущие в небе этажерки аэропланов. Они тоже были ликами войны, но поверхностными, истершимися.
Настоящая война была такой, какой он видел ее здесь и сейчас, в полузасыпанной траншее, наполненной дымом, сталью и запахом разложения. Две слепые силы, впившиеся в глотку друг друга и терзающие чужую плоть — не из ненависти, не из страха или отчаянья, а просто подчиняясь своей природе. Одинаковой, мертвой, но поставившей их по разные стороны невидимой границы.
Такой же призрачной и в то же время неизмеримо реальной, как и та, что отделяет жизнь от смерти.
В первый момент Дирк подумал, что эта волна — последняя. На них двоих приходилось столько французов, что вся траншея за поворотом выглядела одним сине-зеленым копошащимся месивом. Дирк с Классеном одновременно метнули последние гранаты — и после этого волна захлестнула их с головой.
Это был не бой, это была безумная череда событий, разделенных между собой металлическим лязгом. Дирк бил бездумно, палица находила все новые и новые цели — чьи-то головы, плечи, колени, лица.
Удар, удар, удар.
Кто-то хрипит под ногами и судорожно пытается выбраться на поверхность клокочущего потока, но тщетно — десятки ног быстро превращают его в шлейф из склизких стальных обломков. Удар вбок — еще один француз сползает вниз, с короткими всхлипами пытаясь втянуть воздух сквозь размозженную ударом челюсть. Неприятный визг — это чье-то кайло ударило в наплечник и отскочило, оставив треугольную выщербину. Кто-то рядом тянет вверх для замаха тяжелый молот. Грозное оружие, но совершенно неудобное в подобном бою, где противники стиснуты настолько плотно. Удар по рукам — они виснут как сломанные ветки, кости под синей сталью смяты и раздроблены — второй разбивает всмятку чей-то затылок.
Один верткий француз повисает на шее у Дирка и успевает два или три раза пырнуть его граненым штырем в живот. Судя по хрусту стали, тонкая броневая плита пробита, но оценить степень повреждения нет времени. Удар локтем наискосок чужого забрала, обнажающий незнакомое очень юное лицо с черными кругами под глазами и пороховым ожогом на подбородке. Палица превращает его в вязкую, усеянную мелкими белыми осколками, жижу.