Жизнь одного химика. Том 2 - страница 190
Будучи назначен в число делегатов, я должен был принять участие в обсуждении линии поведения делегатов на Конгрессе. Для этой цели Г. М. Кржижановский раза два или три устраивал специальные заседания, на которых делегаты должны были вкратце изложить сущность их докладов. В то время симпатии советского правительства принадлежали Германии, а Франция считалась непримиримым врагом. Я помню, как на одном заседании Кржижановский сказал:
«Подальше от этих французов, они наши враги, мы должны не только им не помогать, а возможно более вредить им».
Вот уже воистину правду сказал один из известных дипломатов:
«Кяжлый искусный дипломат должен сжечь политическую речь, которую он говорил вчера, если он хочет выступить на следующий день с новым докладом».
На последнем заседании делегатов был возбужден вопрос о том, чтобы кто-нибудь из делегатов выехал на несколько дней раньше, так как заседание президиума Конгресса начнется ранее открытия Конгресса: надо было выехать из Москвы не позднее 10-11 июня. Вопрос застал всех врасплох; каждому надо было кончать свои дела. Когда очередь дошла до меня, то, к общему удовольствию, я дал согласие. После заседания я сообщил Кржижановскому, чтобы он, в виду моего согласия выехать ранее, попросил ГПУ, чтобы мне без всякой задержки поставили выездную визу на моем годовом паспорте. Это было исполнено, и через день или два я получил паспорт, продленный на целый год. Но так как я не получил еще уведомления относительно разрешения выехать со мной моей жене для лечения, то я стал хлопотать у разных лиц, а, главным образом, через Н. П. Горбунова, чтобы поскорее удовлетворили мое ходатайство о выезде жены вместе со мной в виду ее болезненного состояния; конечно, я указал, что Госплан приказал мневыехать не позднее 10 июня. Через очень короткое время мне позвонили из ГПУ на квартиру (в Москве), что моей жене разрешено выехать вместе со мной. Тогда я, в виду короткого времени, которое оставалось до моего от’езда заграницу, попросил ГПУ дать телеграмму в Ленинград, в Отдел выдачи паспортов, чтобы паспорт жене был выдан незамедлительно. Телеграмма была послана и через два дня ей позвонили по телефону, чтобы она явилась за паспортом. Таким образом все препятствия были обойдены и мне оставалось только поехать в Ленинград, чтобы закончить текущие дела, дать распоряжения на время моего отсутствия и взять с собой жену для поездки заграницу.
В химической лаборатории Академии Наук, кроме моих ассистентов, с начала 1930 года начали работать так называемые аспиранты. Аспирантами назывались наиболее выдающиеся молодые люди, окончившие высшие учебные заведения и желающие сделать научные исследования в избранной ими науке, чтобы впоследствии посвятить себя научной педагогической деятельности. Аспиранты очень часто по их желанию командировались к известным профессорам и они получали на свое содержание определенное вознаграждение за все время пребывания в командировке. В Академии Наук было командировано около 110 человек по всем дисциплинам. Ко мне явились три аспиранта, из коих два (муж и жена Лозовые) прибыли из Одесского Университета, а третий (Журов) кончил один из небольших провинциальных университетов. Все три аспиранта, после моего разговора с ними и обсуждения, на какие темы им было бы желательно работать, получили определенные экспериментальные проблемы из органической химии и должны были сначала ознакомиться с соответствующей литературой. Непосредственное наблюдение за их работой я возложил на Н. А. Орлова и потому аспиранты получили места в новой оборудованной лаборатории в особняке Яковлева, где как упомянуто было мною ранее, работал Орлов со своими помощниками. Двое аспирантов (Лозовые) усердно принялись за работу и оказались серьезными работниками и симпатичными людьми (они были партийцами); третий аспирант (Журов) был на некоторое время послан в деревню для раскулачивания; как мне представлялось, он был не очень склонен к усидчивой лабораторной работе, и был менее способным, чем Лозовые. Но по прибытии из командировки он приступил к работе и я предложил ему сначала сделать некоторые органические препараты и органический анализ. Орлов дал мне о нем очень неудовлетворительную аттестацию и заметил, что он подтасовывает цифры анализа. На это я сказал Орлову, что он должен принять особые меры, чтобы тот не мог узнать, какое вещество ему дается для анализа, и ближе понаблюдать за ним, как он делает органические сжигания.
Тогда я вызвал Журова к себе на квартиру и подробно его расспросил о работе. Когда я услыхал от него, что Орлов очень резко отзывается обо мне, как ученом, и о моих темах, то я решил сказать ему то, что мне сообщил Орлов по поводу его анализов. Аспирант страшно возмутился и заявил мне, что он и другие аспиранты счастливы работать в моей лаборатории и очень недружелюбно относятся к Орлову, а за то, что он позволил себе наклеветать на него в недобросовестности исполнения анализов, то он донесет на Орлова куда следует. Что аспиранты были довольны моими темами видно из того, что впоследствии они опубликовали сделанные ими работы и выразили мне благодарность; работы были напечатаны, когда я уже два года находился заграницей и они могли совсем не упоминать моего имени.
После всех этих происшествий мне ничего не оставалось, как заявить администрации Академии, что я не могу более работать с Ордовым и должен требовать его немедленного перевода в другое учреждение. (Он уже имел другую службу и не мог остаться без куска хлеба). Сначала я обратился к правителю дел Академии, недавно назначенному коммунисту, ранее служившему в Ленинградском ГПУ. Он внимательно выслушал обо всех проделках Орлова и отлично понял, что если я пришел к нему, то, значит, я уже исчерпал все возможности и не могу далее работать с ним. Я ему сказал, что длядоказательства своей правоты, готов предстать перед судом и подтвердить все ему сообщенное об этой личности. Он мне ответил:
