Не стреляйте в партизан… - страница 49
Командир Барановичского партизанского соединения Герой Советского Союза Василий Ефимович Чернышов в своем отчете имел все основания написать, что «с усилением политического руководства партизанским движением решительно активизировалась боевая деятельность, наведен порядок в отрядах, почти полностью искоренены случаи мародерства и другие поступки, порочащие советского партизана».
Особенно плотно партийные комитеты занялись мелкими отрядами и группами, которые зачастую действовали по своему усмотрению. Малочисленные и плохо вооруженные, они не могли рассчитывать на серьезное противодействие немцам и полиции, потому не создавали постоянных баз, а кочевали из леса в лес, из деревни в деревню. С их стороны чаще всего и допускались случаи неправильного отношения к местному населению.
Как отмечал секретарь Брестского подпольного обкома партии З.Ф. Павловский, в подобных группах нередко царили упаднические настроения: «Все равно придется погибнуть, потому делай, что хочешь».
Обкомы, райкомы сводили такие группы в более мощные боевые единицы, назначали новых командиров и комиссаров, создавали в них партийные и комсомольские организации, подчиняли общей схеме действий и общей дисциплине. Так что если не надо преувеличивать заслуги подпольных райкомов и обкомов партии, то нельзя и приуменьшать их роль в развитии всенародной войны в тылу врага.
Скажу откровенно: в контактах с населением очень важно было найти правильные слова, нужные для каждого конкретного случая. Но не всегда слов было достаточно. Ведь нам приходилось объяснять не только свои поступки. У кого-то забрали часть живности, одолжили лошадь на время, а оказалось, что навсегда…
Нужно было отвечать и на другие вопросы. Почему отступила Красная Армия, если все говорили, что она непобедима и любого врага разобьет на его территории? Почему перед войной многих несправедливо обвинили, осудили? Мы же знаем, что они не были шпионами и вредителями. Это очень болезненные вопросы. Особенно трудно было вести такие беседы на первом этапе войны. Но мы не уклонялись от них.
Как отмечает в своих дневниках В.3. Корж, вступали в дискуссии даже с «самыми языкастыми». Именно то, что мы не уклонялись от трудных разговоров, давало наибольший эффект. В то же время должен сказать, что для нас, партизан Пинского соединения, такие беседы были, пожалуй, более болезненными, чем для других. Мы действовали по обе стороны бывшей советско-польской границы, и сложность заключалась в том, что многие приграничные советские районы пострадали во время репрессий особенно сильно.
Приведу еще одну запись из дневника Коржа:
«7.1Х.41. С утра были в двух деревнях: д. Милев (Милевичи. – Э.Н.) и д. Залючица на бывшей границе (СССР и Польши до 1939 г. – Э.Н.). Какую жуть наводят эти деревни, ни в одном доме не найдешь мужчину. Только ребятишки и женщины. Когда спросишь, где папа или где муж, получаешь один ответ: «Папу или мужа давно забрали, некоторых – 3 – 5 года». Когда спросишь, за что, получаешь один ответ: «Не знаю за что, он не виноват. Просто злые люди наговорили, а товарищи не разобрались и взяли».
И я пришел к убеждению, что столько противников советской власти не было и не могло быть. А иначе она бы не удержалась и не имела бы таких успехов.
Это действительно «шпиономания» и поверхностная, несерьезная разведка. И всякому дураку дают решать судьбу человека. Этот дурак, воображая больше, чем соображая, не жалея народ, подписывает протокол допроса. И решается судьба целого семейства, т.е. обвиняемый идет в тюрьму, на высылку или на уничтожение, а вся семья, зная, что он не виноват, и не доверяет советской власти. Но, между прочим, знает, что нет больше (лучше. – Э.Н.) власти для трудящегося, чем советская, а почему так делается – не понимает.
Вот этот прохвост, горе-руководитель, негодяй, подхалим, гоняясь за дешевым авторитетом, желая состряпать побольше дел и «найти больше врагов», решает судьбу человека. А другая сволочь, сидя где-нибудь в центральном аппарате, утверждает эту бездушную бумажку, и судьба человека решена.
Попробовали бы они завоевать советскую власть, поработать действительно с народом в тылу противника, чтобы узнать, что такое советская власть, кто ее опора и как надо жалеть свой народ – этот ценнейший капитал. Я записал свои соображения и соображения народа в отряде, поскольку все откровенничают (подчеркнуто мною. – Э.Н.).
Другой пример, который подтверждает написанное мной. Это мой разговор 2.IX.41 в бывшей Польше (по другую сторону реки Случь, бывшей госграницы. – Э.Н.). Отряд дневал на хуторе, потому что был сильный дождь, холод и есть было нечего. На этом хуторе жили старик восьмидесяти лет и два его сына, уже пожилые. Они нас кормили, конечно, но только потому, что мы были вооружены.
И вот я спросил старика: «Как живется, дедушка?» – «Ой, детки, плохо. При польской власти еще кое-как жили, а при этих большевиках никакой жизни нет. Вот был я за рекой у своих. Там же не осталось ни одного мужчины около границы. Всех побили (арестовали, выселили. – Э.Н.). Разве это власть? Так робит сейчас Гитлер, убивает, расстреливает невинных людей. Это не власть, если она уничтожает ни за что своих людей».
Потрясающая запись по своей глубине, откровенности. Крик души, боль сердца. Я привел эти строки дословно, потому что знаю: многие из обиженных советской властью потом подались в услужение к немцам. Были случаи, когда руками фашистов сводились старые счеты.
Вот еще одна выписка из архивных документов: Жена Кафмана, бывшего жителя Давыд-Городка в нынешнем Сталинском районе, арестованного НКВД, донесла, что братья Фельдманы активно участвовали в работе сельсовета. Фельдманы были расстреляны.
