Когда дым застилает глаза: провокационные истории о своей любимой работе от сотрудника крематория - страница 53
Редвуд
В мою последнюю ночь на съемной квартире наш арендодатель, филиппинец-католик нетрадиционной ориентации, который одновременно был вегетарианцем, активистом и коллекционером статуэток ангелов, живший этажом выше нас, вызвал полицию, чтобы те задержали двух джентльменов, которые в три часа ночи, спотыкаясь, вышли из «Esta Noche». Помочившись на стены, они сели на наше крыльцо, после чего стали курить, лапать друг друга и шептать горячие испанские глупости.
Вскоре их шепот сменился криками: «¿Por qué no me amas?», а затем началась нешуточная драка. Закон должен был вмешаться.
Утром, последовавшим за этой теленовеллой, в реальной жизни я уехала из Рондел Плэйс на арендованном грузовике, увезя с собой все свои мирские пожитки. Наша пестрая компания, состоявшая из меня, кота и питона, преодолела шестичасовой путь из Сан-Франциско в Лос-Анджелес.
Люк предложил мне остановиться у него, пока я не найду квартиру. Мне было тяжело даже находиться в его присутствии, так сильно мне хотелось рассказать ему о своих чувствах. Боясь, что эти чувства нарушат гармонию в наших отношениях, я отклонила его предложение и быстро нашла жилье в Коритауне. Несколько человек предупреждали меня о том, что Коритаун – плохой район, но после Рондел Плэйс он казался мне раем. Я могла пройти по улице и ни разу не встретить голого мужчину, испражняющегося за чьим-нибудь автомобилем, или женщину в космически-клоунском костюме, курящую крэк. Возможно, легкие наркотики и драки между группировками и существовали на Каталина Стрит, но по сравнению с Рондел Плэйс это был зеленый оазис.
В Лос-Анджелесе я с головой окунулась в исследование смерти и культуры: мне хотелось узнать не только то, как они влияют на наше поведение, но и почему. Смерть была моим призванием, и я следовала ему так серьезно, как моя циническая натура никогда раньше не позволяла. Наличие цели в жизни дарило мне радость.
Однако, помимо радости, я иногда испытывала и эмоции с противоположного конца спектра, – боялась, что моя глубокая убежденность в важности посмертных ритуалов станет патологической. Еще сильнее меня пугало одиночество: я была лидером культа тел до тех пор, пока была в своем храме единственной. Лидер культа, одинокий в своих убеждениях, это просто сумасшедший с бородой.
Однако у меня был Люк. Он был для меня уютной отдушиной, рядом с ним я могла освободиться от лап смерти и погрузиться в блаженство любви. По крайней мере, я так думала.
Наконец я жила в том же городе, что и Люк, но все еще не могла ему во всем признаться: в этих словах был слишком большой смысл. Когда же мое терпение подошло к концу, я написала ему письмо, в котором рассказала, как сильно я в нем нуждаюсь и что его поддержка – это единственное, что удерживает меня в этом мире, где так легко предаться отчаянью. Письмо получилось в равной степени слащавым и нигилистическим. Мне казалось это весьма уместным, ведь мы с Люком тоже были слащавыми и нигилистическими. Опустив письмо в почтовый ящик в середине ночи, я была уверена, что Люк ждал этого и что его ответ будет таким же пылким, как мое признание.
Однако затем последовала тишина.
Через несколько дней я получила от Люка электронное письмо, состоящее из одной строчки: «Не проси меня об этом. Я не хочу больше тебя видеть».
Где-то в мире все еще существовал живой Люк, но отношения, которые я знала, и дружба, которую я лелеяла, на моих глазах превратились в пыль. Это было что-то вроде смерти, и боль была острой.
Очень скоро в моем разуме снова зазвучал старый внутренний монолог, некоторые отрывки которого были схожи с голосом из моего детства: «В мире есть люди, которые голодают и на самом деле умирают. Этот парень тебя не хочет, тупая ты стерва». Однако к сценарию добавились и новые строки: «Ты думала, что тебе удастся вырваться, да? Нет, не удастся. Сейчас ты принадлежишь смерти, и никто тебя не полюбит. Здесь все пахнет трупами».
Я работала в «Вествинде» до конца ноября, а учеба в колледже должна была начаться только в январе. Во время этого перерыва у меня не было никакой цели. Я отправилась на север Калифорнии, чтобы погулять среди секвойевых деревьев, надеясь отвлечься от того, что произошло с Люком. С легким сердцем я написала электронные письма друзьям и матери, в которых подробно рассказывала, что им нужно будет сделать с моим телом (и моим котом), если я вдруг погибну на горных тропах.
Заселилась я в «Хостел Редвуд», старый дом, стоявший на неровной береговой линии Северной Калифорнии. На следующий день я села в автомобиль и отправилась на поиски тропинки, по которой бродила несколько лет назад, но по какой-то причине не могла ее обнаружить. Катаясь вперед и назад по шоссе, я все никак не могла найти въезд. Вдруг моя растерянность сменилась яростью: я со всей силы надавила на педаль газа и на полной скорости понеслась к краю скалы. В последний момент я развернула автомобиль, тем самым избежав падения с обрыва. Пытаясь восстановить дыхание, я удивилась своей злости. Никогда ранее я не была склонна к вспышкам ярости и уж точно ни разу не пыталась сброситься со скалы.
Взяв себя в руки, я остановилась спросить дорогу у паркового рейнджера, который показал мне, куда нужно свернуть. На тропинке я была одна. Оказавшись под куполом высоких священных деревьев, некоторым из которых было более тысячи лет, я ощущала их древнюю мудрость, пока спускалась с холма. Достигнув его подножья, я поняла, что пришла сюда умереть. Вообще я сознательно не планировала это сделать. Однако, написав всем прощальные электронные письма и указав, как хочу поступить со своим телом, я носила с собой в рюкзаке средство, которое помогло бы мне покинуть этот мир. Двадцатью минутами ранее я неслась к краю скалы, потому что злилась на себя за свою жалкую беспомощность, тем самым разрушая святость своего последнего дня.
