Ветер над островами - страница 125

Лошадей не щадили, хоть и старались не загнать. Фельдшер явно торопился доставить меня в устье реки, где должно было встать на якорь второе дежурное судно, где как раз и оборудован лазарет, на который теперь у меня вся надежда. Шелестела листва над головой, глухо топали копыта, шумно дышала лошадь подо мной.

На привале Слава в очередной раз осмотрел место укуса, поморщился. Но сказал, что пока терпимо, должны успеть, чем обнадежил. Затем — опять скачка, вновь короткий привал — и опять скачка. В конце концов взмыленных лошадей вынесло на берег, на то самое место, с которого мы высматривали турецкую яхту. Василь отчаянно засвистел в свисток, с борта сразу отвалила лодка с двумя матросами на веслах. Обратно они гребли так, что весла скрипели и гнулись. Трап, чья-то протянутая рука, деревянный стол подо мной, а сверху застекленный потолок, через который льется яркий солнечный свет, влажная тряпка, упавшая на лицо и закрывшая рот и нос, чей-то голос: «Дыши глубоко, все будет хорошо». Все. Темнота.

Не знаю, сколько меня штопали, но очнулся я от свежего ветерка и звука негромко плещущейся у борта воды. Огляделся — я на палубе. В рубахе, но без штанов, нога туго перемотана белоснежным бинтом.

— Очнулся? — послышался голос Василя.

— Вроде бы, — обернулся я к нему. — Слава где?

— К отряду отбыл, — кивнул он в сторону берега. — А с тобой все нормально будет, сказали. Лишнее отрезали, нужное стянули. Шрам только будет, говорят. Ну и дураком тебя назвали, не обессудь.

— Чего это? — не очень искренне возмутился я, потому как думал о себе примерно то же.

— Сразу надо было в город, как черноту увидел, — ответил он, поднимаясь с палубы и пересаживаясь на канатный ящик. — Такое только от укуса бородатой бывает — даже дети знают. Видать, тебе и вправду сильно память отшибло.

— Да не было у нас бородатых гадюк, как мне кажется, — изобразил я работу мысли на лице.

— Ну вот и познакомился, — усмехнулся Василь.

— Ты мне вот что скажи, — начал я, попутно подтянув к себе ранец и вытащив из него штаны. — С племенем что?

— С племенем? — переспросил он. — С племенем все хорошо: нет больше племени.

— Как нет? — удивился я. — Я же сам видел, что, как мужиков постреляли, остальные начали падать и пощады просить.

— Ну да, начали, — кивнул Василь. — Баб молодых и детей сейчас соберут, отгонят в Новую Факторию, там всех осмотрят и по дальним островам развезут — всех в разные места. Детишек, какие не порченые еще, сразу в школу. Вообще в степь еще сколько-то негров смылось… но немного, там их тоже хорошо прижали. Угрозы не будет больше, это точно, пока дороги безопасны будут.

— А кто постарше?

— Прогонят, толку-то с них, — махнул он рукой. — Пусть живут как хотят, угрозы уже нет — племя вымерло.

— А выживут?

— Не знаю, — равнодушно ответил Василь. — Если жить будут тихо, то, может, и выживут. Но вряд ли: туда другие племена придут наверняка, добьют всех.

Так, а вот и суровая действительность. К этому тоже привыкать надо — как я понимаю, «век гуманизма» здесь пока точно не наступал, пока сплошной практицизм. С другой стороны… грабили и убивали их мужчины в пользу всего племени, и все племя этим пользовалось. А теперь все племя и отвечает: вопрос решен радикально, зато наверняка. Гуманизмом здесь и не пахнет, а пахнет коллективной ответственностью. Людей диких, тех, о которых преподобный Савва сказал: «Но что делать с теми, кто далек от дома нашего Закона и кто презирает его? Теми, кто руководствуется простым инстинктом: хочу — дай. Не даешь — украду. Не могу украсть — убью и возьму». На них ведь, таких простых, только простые меры и действуют. Вот такие, как сегодня. Или как взять всех — и выселить. По крайней мере, в те времена, когда власти умели поступать так, проблемы решались. А потом они только заметались под ковер или накапливались, но не решались никогда. И ты узнаешь, что вроде ты и у себя дома, но уже ни разу в нем не хозяин из-за пригретых таких вот наивно-вороватых, маленьких, но страсть каких гордых народов, скорее даже племен. Которых почему-то нельзя обижать.

Я глянул за борт, всмотрелся в голубую поверхность моря под голубым небом. Как-то чисто все здесь выглядит. И все грани видны, не сливаются с грязью.

— Интересно, мне купаться когда можно будет?

— Купаться всегда можно, я думаю, — сказал Василь. — Морская вода раны целит — это даже дети знают.

* * *

К вечеру на борт плавучего лазарета доставили еще полтора десятка раненых, в том числе и двоих тяжелых, которых с нами верхами отправить не могли — несли носилками. Судно снялось с якоря и пошло в сторону города, медленно проматывая назад причудливую панораму зеленого берега.

Добрались до места часам к десяти утра, вошли в порт, обогнув гранитную стену, и я сразу взволнованно заозирался, силясь разглядеть «Лейлу», проверить — не делась ли она куда-нибудь? Нет, не делась. Яхта стояла у казенного причала рядом с церковным пакетботом, по пирсу прохаживался часовой, один из городских объездчиков. Наше судно прижалось к соседнему пирсу, на который сразу начали загонять повозки, принимающие лежачих раненых. Меня отпустили своим ходом, только пожилой врач, похожий на доктора Айболита в своей маленькой белой шапочке, напутствовал словами:

— Вам пока покой нужен, как минимум неделю, а то швы разойдутся. Гулять соберетесь — извозчика берите или ходите недалеко. И вот вам палочка, опирайтесь. — Он выдал мне довольно аккуратно выточенную трость с резиновым наконечником.