Броня. «Этот поезд в огне…» - страница 74
— Драпать надо, — сказал незнакомый боец по соседству. Одет он был странно – в гимнастерке и рабочих штанах. — Видишь, что он, собака, делает? Несколько таких выстрелов – и стена рухнет, нас под перекрытием похоронит.
Сергей посмотрел на потолок. Плиты, его образующие, были еще дореволюционными, серьезными, кое-где только дыры зияли от попавших мин и снарядов. Стены, хоть и толстые, были ослаблены огромными дырами от попавших в них снарядов. Похоже, немец знал, что делал.
Прозвучали еще два выстрела подряд бронебойными. Осколочно-фугасный снаряд хорош для стрельбы по живым целям, которые будут поражены осколками. Бронебойный же снаряд – болванка. Осколков она не дает, но укрепления вроде стен зданий, домов и дзотов, разрушает.
— Ползем в угол. Я в этом цеху одно время работал, там вход в подвал есть и…
Бывший рабочий тракторного, а ныне ополченец, не договорил – немец выстрелил в окно осколочно-фугасным снарядом. Осколки застучали по станинам станков, цех заволокло дымом, запахло тротилом.
Ополченец пополз в дальний левый угол, Сергей – за ним. Рядом с убитым красноармейцем валялся ППШ, и Сергей оставил свою винтовку и взял автомат. Из магазинного подсумка вытащил запасной магазин.
В ближнем бою автомат сподручнее, да и компактнее. С винтовкой, да если она еще и с примкнутым штыком – длинная, в человеческий рост, а то и выше, не развернешься. Кроме того, «трехлинейка» имела неприятную особенность: она пристреливалась с примкнутым штыком, и стоило его снять, менялась и точка попадания. Штыки для «трехлинейки» были неудобные, четырехгранные, ни консервы ими открыть, ни веревку перерезать. Они способны были только колоть, но при этом сами зачастую гнулись. Плоские, ножевидные штыки немецких «маузеров» или наших «СВТ» были удобнее.
В углу, куда они добрались, было спокойнее, поскольку окна и дверные проемы были далеко. Правда, в торце цеха находились огромные ворота, но они стояли к немецким позициям боком и самоходчикам видны не были.
А артиллеристы как будто задались целью расстрелять весь боезапас. По стенами долбили снаряды, и Сергей стал сомневаться – остался ли кто-то еще в живых, кроме них?
Видимо, немец свою работу завершил, сделав удачное попадание. Стены цеха затрещали, времени кинуться к воротам уже не было, и перед мысленным взором Сергея пронеслась вся его короткая жизнь.
Стена обрушилась внутрь, и на нее упали перекрытия потолка, подняв тучи пыли. В горле запершило, и Сергей закашлялся.
Рядом с ним послышалась какая-то возня, и ополченец подал голос:
— Ты живой?
— Живой.
Часть угла устояла. Сверху, переломившись, косо легли плиты перекрытия, образовав небольшое, в виде косой пирамиды, помещение.
Когда пыль улеглась и стало хоть немного видно, они осмотрелись.
Сзади, слева и справа – кирпичная стена. Сверху и спереди – плиты, снизу – бетонный пол. Они оба оказались в каменном мешке.
Сергей пришел в отчаяние: ни воды, ни еды – да они сдохнут тут! Он тут же решил про себя, что лучше застрелиться, чем медленно и мучительно умирать от жажды.
Ополченец стал руками разгребать завалы кирпичного боя на полу, и Сергей подумал было, что ополченец рехнулся. Однако тот сказал:
— Чего уставился? Помогай…
Вдвоем они сгребли в сторону кирпичи, кирпичную крошку, и открылся железный люк в полу.
Ополченец ухватился за ручку и откинул его. В лицо пахнуло спертым воздухом и сыростью.
Ополченец опустил в проем ноги и осторожно спустился. Неожиданно проем осветился электрическим светом.
— Лезь сюда! — распорядился ополченец.
Сергея не надо было упрашивать, ведь люк – это выход из каменной ловушки.
Внизу оказался небольшой подвал. Влево и вправо от него вели низкие, в половину человеческого роста, ходы, и еще была запертая дверь. По ходам тянулись силовые и телефонные кабели – заводские сети.
— Куда ходы ведут? — поинтересовался Сергей.
— Вот этот – аккурат к немцам, к цеху, где они засели и где самоходка стоит. А этот – к цеху, что за нами, он крайний. Дальше река.
— А дверь?
— Не знаю, не видел ее открытой никогда. Ключ у начальника цеха был.
— Давай сломаем, посмотрим.
— Поживиться хочешь?
— Ну ты и дурак! Если немцам завод сдадим, они сами возьмут, что захотят.
— А вот им! — Ополченец подтвердил свои слова красноречивым мужским жестом.
Но против фактов не попрешь: немцы уже на тракторном, и стрельба слышна в стороне реки. Видимо, на каком-то участке немцы все-таки прорвались.
— Ладно, ломай.
Сергей ударил в дверь ногой. Замок на ней был хлипкий, рассчитанный на честных людей, и потому сразу сломался.
Их взору предстала кладовка. Кое-какой инструмент вроде резцов и фрез; ручные фонарики – большие, с квадратным корпусом и ручкой сверху; спецовки. В общем – ничего, что могло бы представить сейчас интерес. Хотя…
Сергей взял фонарь и зажег его. Свет был хороший, яркий, аккумуляторы заряжены.
— Зачем он тебе? — поинтересовался ополченец.
— По ходу в темноте лезть прикажешь?
— Верно.
— Тебя как звать?
— Карл.
— Как? — изумился Сергей.
— Отец в честь Карла Маркса назвал.
Вопрос Сергея ополченца не удивил, он привык объясняться.
— Вот что, Карл, бери фонарь и веди. Ты, как я посмотрю, абориген, все знаешь.
— Я и правда все тут знаю, но зачем обзываться-то?
— Я не обзывался.
— А абориген?
— Так это значит «местный житель».
— А! А я и не знал.
Ополченец двинулся по ходу с кабелями. Ход был низким, и идти пришлось согнувшись. Мало того, он был тесным, вдвоем не разойтись. Еще подумал: если немецкие пехотинцы стоят у выхода, им конец.
