Эта страна - страница 45
– …Плохо без власти… Ох, плохо…
– Ах, дед, дед. Да ты слышал, о чём я толкую?
– Что здесь происходит? – спросил Саша. – Как это может быть, чтобы власть вдруг взяла да исчезла? Особенно, гм, наша?
– А она так исчезла, что сама об этом не знает. В городе свои заботы. А из Москвы не видно.
– Ничего, скоро разглядят.
– И что тогда будет?
– Солдат пришлют?
При мысли о солдатах все на какое-то время замолчали, представляя, причём Леонид улыбнулся, а старик-крестьянин не казался испуганным. (Старик-крестьянин: отрешённый, непроницаемый статист; повисшие руки страшны, глаза бесцветны и спокойны. Сашу передёрнуло.)
– Нельзя так, – расстроенно сказал дядя Ваня. – Нельзя.
– Я не то хотел сказать, – начал оправдываться Саша. – Я не спорю, люди способны к самоорганизации, без всякого начальства. Но вы же видите… Вопрос не в самоорганизации, а в её целях. Одни делают коммуну. А другие… другие, извините, банду.
– Такая прекрасная страна. Народ… Народ такой —
– Ну? Ну? – подхватил Леонид. – Какой такой? Живодёрский?
– Смышлёный.
– А то. Русский мужик Бога слопает.
– Чего они хотят? – спросил Саша. – Атаманов? Крестьянскую республику?
– Дед, а дед? Вы чего, мужики, хотите?
– Так чего мужик может хотеть? Земли. Воли.
– Дали же вам землю!
– Дать-то дали…
– Ах, проклятые, – сказал Леонид, явно приходя в бешенство. – Опять недовольны! Вы когда-нибудь вообще бываете довольны? Землю им не так дали! Плетей вам, а не земли! Быстро настроение улучшится!
Он сжал кулаки.
– Ну не надо, – сказал Иван Николаевич. – Не надо.
– А ты их только развращаешь своим непротивлением!
– Земля же… – сказал дед. – Нельзя с ней понарошку.
– А ты подумал, что права продажи не дали, потому что о вас же, уродах, позаботились? Чтобы олигарх какой не облапошил? Чтобы дети твои по миру не пошли?
– …
– Чего молчишь?
– …
– Ах, люди, люди…
Мирная жизнь висит на тонких ниточках.
Саша простился с коммунарами, без приключений дошёл до Трофимок, дождался автобуса, появившегося точно по расписанию, уселся сзади у окошка и в мыслях уже доехал до города и пил чай с дядей Мишей, когда автобус затормозил в чистом поле и съёжившиеся пассажиры узрели нарочито хмурых и неопрятных вооружённых мужчин, которые пошли по проходу.
У кого-то отобрали деньги, у кого-то – вещи, кому-то дали по зубам. Сашу осмотрели и вытолкали на дорогу. Он печально поглядел вслед старенькому автобусу… уезжает мирная жизнь, прости-прощай, помаши рученькой… потом – на своих свирепых похитителей. Те столпились вокруг, и их ухмылки не предвещали добра.
– Жить хочешь?
– Уже не знаю.
Сзади его крепко хлопнули по шее.
– Не богохульствуй.
Пошли не назад в Трофимки, а куда-то вбок, пешком по краю поля, сквозь быстро темнеющий вечер. Человек шесть-семь, а гонору, как у победоносной армии: шире шаг, выше флаги. Главарь шёл рядом с Сашей, курил на ходу. (Дорогую сигарету.) Саша осторожно его рассмотрел: сухая ладная фигура в облегающей стёганой куртке, залысины в очень коротких волосах, глаза посажены довольно-таки глубоко, губы довольно-таки узкие, по выправке – офицер, диверсант, заплечных дел мастер; и в лице, во всём облике что-то твёрдое, неуловимо насмешливое, загадочное. На полковника Татева похож, ей-богу. А ещё…
– Я вас уже видел, – сказал Саша. – Вы с нами ехали из Филькина. Вы были в дождевике. – Дождевик он тогда запомнил лучше, чем человека. Теперь будет время наверстать.
– И что?
– Ничего, простите. Но вдруг вы меня с кем-то перепутали? Смутно знакомое лицо, недавние впечатления…
«Ненужный свидетель…»
– Если перепутал – разберусь, отпущу.
– …
– …
– Это вы на коммуну напали? Зачем?
– На какую коммуну?
Саша прикусил язык. Вот так и сдают подпольщиков врагам идиоты.
Главарь тем временем извлёк из-за пазухи мобильный телефон, проверил, есть ли связь, отошёл в сторонку и стал кому-то звонить.
Деревня оказалась на пять домов: тихо-чёрная, без собак, освещённая луной и ничем больше. Из двух труб самого большого и кривого дома валил дым, гус той и почти белый на фоне ночи, на крыльце же… в шерстяных носках и шлёпках, в чуть ли не шёлковой рубахе навыпуск, в старом ватнике нараспашку… на крыльце мирно курил Василий Иванович.
– Казаров! – в высшей степени театрально воскликнул низложенный мэр Филькина. – Родной! Кого ведёшь? Кого-кого?.. дай взглянуть поподробнее… Не, ну ты дурак, что ли? Кто это?
– Профессор с Питера, – буркнул Саша. – Я у вас был… на приёме. Здравствуйте, Василий Иванович.
– Ах, даже так…
– Не «даже так», а это какая-то ошибка.
– …
– Вы мне сами сказали «проедь по деревням». Вот я и поехал.
– …Вот ты и поехал… Ну тогда заходи.
Саша замешкался в сенях, пристраивая сапоги и ища рукомойник, и когда он вошёл в комнату, Казаров и его люди уже разместились за столом и деловито жевали. Василий Иванович пил чай из стакана в тусклом подстаканнике, придерживая большим пальцем ложку. Рядом с Василием Ивановичем… Саша так остолбенел, что не увидел ни мебели, ни посуды… рядом с Василием Ивановичем сидел Расправа, а на тёмном краю стола полковник Татев как ни в чём не бывало сгрызал с костей баранинку.
– Приятного аппетита.
– Садись, профессор. Ешь, пей.
Саша сел поближе к Расправе и вопросительно на него глянул: сделать вид, что незнакомы? обменяться быстрым шёпотом? Расправа молча пододвинул к нему тарелку с мясом.
– Я человек конченый, – сказал Василий Иванович. – Все меня списали, все предали. Куда мне бежать – уж не в Лондона ли? В Лондона с другими суммами бегут.
