Эта страна - страница 62
Он дружески, со смехом треплет Лихача по плечу, и тот настолько ошеломлён, что даже не сбрасывает руку. Потом Лихач делает шаг назад, поворачивается и молча уходит. Обождав, полковник свистит. Из скрытых ротондой кустов выбирается Зоркий. (Кусты почти полностью облетели, но если не обойти ротонду кругом, не изучить всё внимательно, не заметишь, что в кустах всё это время сидел человек с камерой.)
– Ну что, всё заснял? Покажи.
– Только не знаю, как со звуком.
– А звук нам ни к чему, звук мы уберём. Вот так… И так… Отлично. Встреча на Эльбе.
– Товарищ полковник..?
– На Эльбе, на Эльбе. Займись наконец историей, Зоркий. Тебе что, совсем не интересно?
– Да какая это история, товарищ полковник. Сплошные буржуазные фальсификации.
– Например?
– Ну чего например… Дело же в общем подходе, а не в примерах. А общий подход – махрово реакционный!
– …Это ты про государя императора?.. Или, там, генерала Власова? Власов-Власов, так и есть. А что флаг… флаг, конечно… Нужно абстрагироваться. Тот, да не тот. Но при чём тут Второй фронт? Погляди на фотографии с Ялтинской конференции: Черчилль, Рузвельт и Иосиф Виссарионович… в креслицах… на терраске… Всё путём.
– С империалистами-то!
– Империализм, Зоркий, в настоящий момент реабилитирован.
– …
– Не веришь?
– Имеешь возражения?
– …
– Вот и хорошо.
– …И мы ведь не деревянные, товарищ полковник.
– Конечно, не деревянные. Вы стальные. Меня так учили.
– Сколько лет мы знакомы? – спрашивает фон Плау.
Казаров хмурится и считает:
– …С Вильны. Шестнадцать.
– Семнадцать. И сколько раз за это время я тебя обманул?
– Ты имеешь в виду, сколько раз мне удалось схватить тебя за руку? Ни разу.
(Разбита моя жизнь, думает Казаров. И даже не на осколки, которые яркие и блестят и могут порезать, а в пыль и прах… мелкую бесцветную пыль.)
– Не прими за угрозу. Прошлое есть у всех. Я просто знаю, каким было твоё.
– Новым на это плевать. По-моему.
– Плевать не плевать, а вопросы будут. И не только от новых.
День, но в комнате полутемно, на хмурый ноябрьский лад. Из окна видны соседний дом, облетевшие деревья, купол церкви. (Вот прямо сейчас Игорь Биркин с задавленным ужасом оглядывает сборище за дубовым столом малого конференц-зала библиотеки, Саша Энгельгардт мимо Биркина смотрит в окно, Марья Петровна с той стороны двери идёт по коридору и не останавливается.) Тёмный мокрый купол блестит, размыто блестит золотой крест над куполом. Казаров стоит с видом побитого пса – всерьёз он это? придуривается? – и смотрит куда угодно, лишь бы не на своего мучителя. (Вот прямо сейчас полковник Татев смеётся Лихачу в спину, а Зоркому – в глаза.)
– Тебе не приходило в голову, что можно остановиться?
– Остановиться?
– Ну вот люди… Живут, как умеют… Спокойная жизнь… сытая… Тебе их совсем не жалко? Людей этих?
– Кисляйничать ты начал, Казаров. Сам-то раньше жалел?
– На то нам и новая жизнь дана. Для второй попытки.
– Не будет ни у кого второй попытки!
– …
– Что ты там начудил? В деревне этой?
– В Трофимках? Ничего. Сработал, как договаривались.
– Плохо сработал.
– Я один, помощи ни от кого. Новые мешают.
– Один. Как это один?! Все мужики за тобой!
Очнись, думает Казаров. Не за мною мужики, и не за Василием Ивановичем, и не друг за друга. А такого, как ты, живым сожрут.
– Прежде у тебя ловчей выходило. Забыл, как правую оппортунизьму организовывал, с печатями-списками? Партийные взносы брал… На учёт ставил… Недотыкомку из соседней деревни в Бухарина переодел и подбивал мужиков на демонстрацию. Как ты его нарядил-то?
– Как обычно. Шляпа, очки – вот тебе и Бухарин.
– Колей называл… По-свойски…
– Прежде у мужиков ненависть была. И страх тоже.
– По тем твоим спискам их и брали. Альбомом пошли.
На свете есть люди, которых нужно просто давить, думает Казаров. Давить, как клопов.
– И имущество переписывать ты хорошо придумал. На случай, если конфискуют, а по итогам демонстрации будут возвращать – так, что ли? Честно написали. Знаешь, что такое альбом?
– …
– Это когда фотография, состав преступления – страничка на человека в тетрадочке, а приговор один на всех. Ну, в конце концов, не самые те тетрадки толстые. Обычно так белоказачьих карателей расстреливали.
Всё и всегда прилетает обратно: государствам, народам и отдельным лицам. Прошлое возвращается – уже и думать о нём забыл – и выбивает ногою дверь.
– Давай, топчи.
– Не огрызайся. Или ты возомнил, что у меня сил не хватит тебя растоптать?
– Ну, растопчешь. Зачем? Ты всё равно проиграл. Фон барон.
От оплеухи Казаров отлетает в угол, падает и, не поднимаясь, поднимает голову. Фон Плау ждёт и смотрит.
– Это ты предатель и двурушник, Казаров. Ты, а не я.
– …
– Есть у меня данные, по которым выходит, что ты новой власти помогаешь. Много и от души.
– Ради конспирации.
– Врёшь. Ради конспирации в петлю не лезут. С кем твоя душа, Казаров?
– Душу не вы ли отменили, гражданин товарищ? А!.. ногами-то… И что? И что? Ты всерьёз думаешь, что меня мало били?
– А ты хоть понял, почему тебя били?
– …Отпустил бы ты меня.
– Не могу. На баррикадах уголовник полезнее Плеханова.
– Будут баррикады?
– И баррикады.
– Зачем? Зачем?
Фон Плау подходит к окну, встаёт спиной к Казарову и задумчиво разглядывает церковный крест – сквозь туман, сквозь мелкий дождичек.
– Ведь не по моему мановению они воздвигнутся, – говорит он, не оборачиваясь. – Мы это называли силой исторической необходимости. Они это называют судьбой. Да хоть Божьим Промыслом назови: что такое один человек перед мощью процессов? Ничто. Растирать нет необходимости. Кстати, почему ты не пробуешь меня убить?
