Эта страна - страница 70

– Что, товарищ Брукс, ходили сегодня с красным флагом?

Брукс и глазом не моргнул.

– Дело не в цвете флага, – нагло сказал он. – Раз уж вышла такая осечка с мировой революцией, глупо за цвет цепляться. А значение флага как такового – признаю. Сильную то есть государственную власть на мировой арене.

У него зазвонил мобильный, и Саша криво улыбнулся, услышав новый рингтон – это был Свиридов – и вспомнив предыдущий. «Занят, перезвоню», – бросил Брукс в трубку. А у специалиста требовательно спросил:

– Про взрыв-то что думаете? Принимают власти меры?

– Меры? Меры? Разумеется, они их принимают. Это последнее, о чём вашим друзьям нужно беспокоиться. Чем больше мер от наших властей, тем легче террористам. – Специалист напоказ задумался. – Наверное, я должен называть их комбатанты.

– Какие они мне друзья? Явный подрывной элемент. Фашиствующие дегенераты. А такие, как из тридцать четвёртой, – ну это уж прямо пора сигнализировать. Да, Энгельгардт?

– Боюсь, что это не так.

Это вежливое обвинение во лжи Брукс пропустил мимо ушей и, может быть, даже не понял. Зато в смеющемся взгляде специалиста Саша прочитал понимание, которое его не обрадовало.

– А ещё говорили, что попутчик может идеологически измениться к лучшему, если оказать на него товарищеское воздействие, – ядовито сказал Брукс. – Докатились в итоге до совместной работы с врагами народа. Нет никаких попутчиков, есть либо друзья, либо враги.

Специалист хохотнул и изобразил аплодисменты.

– Я смотрю, вы всё ещё с головой в прошлом.

– Почему это в прошлом? С какой ещё головой? Абсолютно применимо к ситуации сегодняшнего дня. – Он повернулся к Саше. – Улыбаешься, Энгельгардт? Потому что ты не смотришь марксистским взглядом. Вот скажи, кто сейчас класс-победитель?

– У нас – крупная буржуазия. А в мировом масштабе – транснациональные корпорации.

– Ну это ещё можно оспорить, – сказал специалист. – Насчёт крупной буржуазии.

– Ну так говори, тебе с этим классом-победителем по дороге?

– …Там, Брукс, такие дороги, которые просто не предусматривают, что по ним пойдёт кто-нибудь ещё. Точнее говоря, поедет.

– Но ты в ту же сторону движешься? Вперёд?

«Капитализм и коммунизм одинаково нежелательны», – как-то сказал дядя Миша, и уже тогда Саша подумал, что агрессивное стремление вперёд было среди роднящих их черт. Теперь он не знал, как сказать о своём отвращении, о нежелании подчиняться столь перекликающимся стратегиям успеха.

– Я не хочу двигаться. Я хочу расти. Как дерево, подальше от обочины.

Специалист хохотнул.

– В этой стране, дорогуша, вы дорастёте разве что до травы под копытами.

Даже при том, что Саша был сыт специалистом по горло, он бы не сорвался. Специалист был бесконечно грязный человек, но не столько лживый, сколько бесчестный. Все знали, и он сам первый давал это понять, что всё, что он говорит и делает по обязанности, противоречит его настоящим убеждениям, и его начинали уважать за смелость открытой и уже ритуальной проституции.

Публично он цитировал Константина Леонтьева и Победоносцева и с большим сочувствием говорил о Плеве; «быдло», «гебня» и «эта страна» были его любимыми выражениями за сценой. Никому не приходило в голову, что это могло быть психическим расстройством.

Внимательно поглядев на Сашу, он сказал:

– А деревья, какие есть, – это только до ближайшего пожара. Или несанкционированной порубки. Или санкционированной. По пьяни и по лицензии. В русле традиций и в рамках государственности. С одобрения широких народных масс и провластных структур. Что лицо-то такое, тошнит? Эту страну принимаешь как рвотное.

И вот тогда это случилось. Без особого, приходится повторить, повода.

– Да! – закричал доцент Энгельгардт. – Я её принимаю! Эту страну! С милицией, оппозицией, коррупцией и нефтезависимостью! С государем! С народом! С интеллигенцией! С советским прошлым! С имперским прошлым! С самодержавием, православием и народностью! С КПСС! С КГБ! и с тремя разделами Польши!

«Польшу-то ты зачем приплёл?» – спросил потом полковник Татев.

Саша оглянулся и увидел, что вокруг столпились, и бесконечная враждебность написана на лицах. Это были тупые лица – без мысли, без огня. Наступила тишина. И в тишине прозвучал отчётливый, ясный голос специалиста:

– Во всяком случае, свои деньги он прекрасно отрабатывает.

После скандала Саша хотел одного: убежать, спрятаться. Он притащился в деревянный двухэтажный дом, в котором пару дней назад с помощью дяди Миши снял комнатку, не раздеваясь сел на стул. В доме с печным отоплением и отсутствием водопровода человек твёрдой воли нашёл бы чем себя занять в этих печальных обстоятельствах, но доцент Энгельгардт не был человеком твёрдой воли. Его глаза останавливались на взывавших о действии предметах, но мозг не делал никаких выводов. День начался так хорошо, а закончился кошмаром: многие дни так начинаются и заканчиваются, многие жизни.

В дверь постучали.

Саша встал, пошёл, открыл.

– Казаров?!

– Войду?

Вместе с Казаровым вошёл клетчатый баул, который Казаров сразу же затолкал под кровать.

– Подержи у себя пару дней.

– А что там?

– Не боись, не бомбы.

– Если я куда пропаду, – поколебавшись, сказал Казаров, – отвези Василию Ивановичу. Или полковнику своему отдай. Только не нашим, не бывшим. Никому из них. Вообще никому. Ты понял?

– Понял. А как ты меня нашёл?

– Ты ведь не прячешься. Все знают, где тебя искать.

– Может быть и прячусь, – сказал Саша мрачно. – Какая разница, прятаться или нет, если всё равно находят. Как там Василий Иванович?