Дотянуться до моря - страница 207

— Да, — подтвердил я, — потрясающая, великая случайность. А где же здесь кнопка выхода? Я искал ее, искал, но так и не смог найти.

— О, это знает только тетя Таня! — глубокомысленно подняла палец вверх Дарья. — Я тоже пыталась найти, но бесполезно. Тыкаю в то же место, куда только что прикладывала палец она — бесполезно! Она снова тыкает туда же — дверь открывается. Она говорит, что чужой может открыть только случайно.

— Как такое может быть? — удивился я. — Это за пределами рациональной логики.

— Рациональная логика здесь не действует, — наставительным тоном сказала Дарья. — Вот ты думаешь, мы где? В гараже, в гаражном кооперативе? Не-ет! Здесь что-то вроде черной дыры, другое измерение. Вот ты когда в ворота входил, ничего странного не заметил?

— Заметил, — подтвердил я. — Там дедок такой на воротах удивительный, голос его слышен, а его самого я так и не увидел. Бесплотный какой-то. Потом туман был, как живой. Но я думал, что это у меня от потери крови.

— Да нет, кровь здесь ни при чем, — фыркнула Дарья. — Здесь реально другой мир, нечистая сила, инопланетяне и прочее. Вот этот дедок — он с Фомальгаута, а тетя Таня — местная, ведьма.

— Я догадывался, — протянул я. — А разве ведьмы могут двинуть коньки от передоза?

— В каком смысле? — наморщила лоб Дарья. — А-а, это ты про то, что там, в комнате увидел?

— Ну, да, — простодушно ответил я. — А что, на самом деле все не так? Мне это что, померещилось?

— Да нет! — помотала головой Дарья. — Нет тут такого — померещилось, показалось. Просто ты видел картинку из того, нашего, привычного измерения. В том измерении после похорон мамы тетя Таня забрала меня сюда, и как начала с горя ширяться, так и не слезла уже с иголки, заколола себя до смерти.

— Что, такое горе? — засомневался я. — Чтобы прямо до смерти?

— Она маму любила, — объяснила Дарья. — Не в смысле вообще, а как женщина женщину. Она лесбиянка была, ну, и маму на это подсадила, еще давно. Но маме это было так, за компанию. Или, например, никогда не ешь чего-то — острого там, например, или кислого, и вдруг — фигак-с! — и хочется. А тетя Таня ее всерьез любила, до истерик. Мужиков маминых ненавидела — Эдуарда, тебя. Даже отца. Над мамиными рассказами об ее хахелях ржала, а потом рыдала в уголке. Два раза вены вскрывала. Как-то мне сказала, пьяная: «Если мамы твоей не будет, мне жить незачем».

«Обманула-таки!» — подумал я, вспомнив наши давние «фанты честности» и вопрос, на который Ива ответила отрицательно.

— У-у, — протянул я вслух, — вона как! Тогда понятно. Любовь — это такая штука!.. А ты-то что все это время тут делала? Почему не ушла?

— Ну, я тоже после похорон такая вполне себе серо-черная была, — нахмурилась Дарья. — Жить конкретно не хотелось. Нет, я, конечно, «расписываться в получении» не собиралась, у меня же ты остался, дочка наша. Ты же в курсе, тебе отец рассказал?

— Да, да, конечно! — улыбнулся я. — Я так рад. Только вот отец твой… умер он.

— Я знаю, — кивнула она.

— Нет, он второй раз умер, — думая, что Дарья не понимает, уточнил я. — По-настоящему.

— Да, да, я знаю, конечно, — подтвердила Дарья. — Здесь все всё знают, система такая. Потом, я его в душе похоронила уже, второй раз легче.

— Это я его убил, — признался я. — Прости.

— Нет, не ты, — помотала головой Дарья. — Он сам себя убил. Давно, когда задумал все. Кстати, я смотрела мнемозапись: у тебя ни на миг в голове не было желания его убивать, и ты ни на микрон не коснулся кинжала. Ни один настоящий суд не признает тебя виновным. А ему… Ему так и надо, он получил по заслугам.

— Как ты так можешь, он отец тебе! — скорее, по привычке, чем от души, менторски выговорил я ей.

— Он маму убил, — глухо ответила Дарья.

— Он все-таки?! — вскричал я. — А мне клялся, что она сама, сама.

— Ну, в спину он ее не толкал, — согласилась Дарья. — Она пьяная была, а он явился, как с того света. У нее крышу снесло от ужаса, а он ее словами гнал на балкон, к парапету. Шипел, как змея, в ухо: «Ты никчемная, ты ничтожество, ты хуже даже своей матери!» Она плакала, но не могла сопротивляться, как кролик удаву. Он заставил ее, смотрел, как она перекидывает ногу через ограждение, смотрел и смеялся. А потом по одному разжимал ей взглядом пальцы. Он страшный, он не отсюда. Зер Калалуш, одно слово. Хорошо, что он умер.

— Так, ну, и дальше? — видя, что Дарья загрустила, поспешил сменить тему я. — Что было дальше?

— Ну, дальше…, - смутилась она. — Я не хотела, но подумала, что была бы плохой дочерью, если бы блюла себя в день маминой смерти. Искала повод, чтобы… чтобы самой тоже было плохо, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул я. — Заплатить.

— Да, да! — подхватила радостно Дарья. — Заплатить, как тогда!

— Ага, а то, что беременна — пофигу? — нахмурился я. — Ты понимаешь, что не только себя могла угробить, плательщица ты фигова?!

— Я точно не знала тогда, — осела Дарья. — Это отец тебе сказал? Я его на понт взяла, чтобы он мне моралей не читал. Но я чувствовала, правда! Все как-то по-другому, не как обычно. Не знаю, что делала бы, если б точно знала,

— Погоди, погоди, — осадил ее я. — Ты хочешь сказать, что с беременностью ты — это, придумала, что ли?

Я вдруг четко понял, что несся сюда, как одержимый, теряя по капле собственную кровь, не только и не столько спасать Дарью, а — спасать Дарью, беременную моим ребенком, моей дочерью!

— Почему придумала? — обиженно пожала плечами Дарья. — Я же говорю: просто точно не знала.