Хроника смертельной осени - страница 140
Одна из женщин сидела на стуле, устремив невидящий взор куда-то прямо перед собой. Из-под черной шали выбивались выбеленные пряди ухоженных волос, а лицо закрывали черные очки. Пожилой мужчина подле нее положил левую руку ей на плечо, помогая держаться прямо. Оба они были смертельно бледны – родители, потерявшие единственного сына.
Анна стояла рядом, не видя ничего вокруг, не слыша печальной заупокойной службы и скорбного пения, и моля Бога лишь об одном – выдержать все до конца, а особенно – ту страшную минуту, когда Антона опустят в могилу. Время от времени она доставала из кармана платок, пропитанный специальным составом, и подносила его к лицу, вдыхая резкий, бьющий прямо в мозг запах. Платок ей сунула в карман предусмотрительная Жики. «Единая чистая и непорочная Дева, Бога во чреве носившая неизреченно, ходатайствуй о спасении души раба Твоего Антона».
В двух шагах позади Анны Мигель не отрывал взгляда от хрупкой фигурки в черном платье, от затылка, по-бабьи повязанным черным платком, и узких упрямо развернутых плеч. О чем он думал? Грызло ли его раскаяние или мучила совесть за то, как он поступил со своим другом? Его застывшее лицо походило на венецианскую чумную маску, на которой жили, казалось, только глаза – черные и холодные.
Катрин опиралась на Сергея, вцепившись в его рукав, время от времени лихорадочно всхлипывая – без слез, коих уже не осталось. Она старалась не смотреть на гроб, потому что когда она видела лицо Антона, словно вылепленное из воска, начинала задыхаться, и очертания окружавших ее людей расплывались. От запаха ладана ей становилось все хуже и хуже, ей казалось – так пахнет смерть, и она вся пропитана этой смертью. «Яко Ты еси воскресение и живот, и покой усопшаго раба Твоего Антона».
Виктор Глинский присутствовал здесь скорее по долгу службы, равно как и Нантвич, который остановился у входа в часовню, и наблюдал за происходящим с высокомерным видом протестанта, попавшего к ортодоксам. Он отмечал, что если женщины время от времени и осеняли себя крестом, то мужчины – Булгаков и Альберт, отец Антона, перекрестились всего пару раз, а Мигель – тот и вовсе ни разу, равно как и полицейский – высокий сероглазый парень, мрачный до черноты, озабоченно посматривавший в его, Джоша, сторону. Они в первый раз увиделись несколько минут назад, но, хотя и были знакомы заочно, по телефону и электронной переписке, ревниво приглядывались друг к другу, признав в коллеге равного себе…
Еще несколько человек стояли чуть поодаль – мужчины и женщины, траурно одетые, с искренними печальными лицами – коллеги и подчиненные Антона Ланского – главы юридического отдела крупной транснациональной корпорации, уважаемого и честного человека, что редкость среди корпоративных юристов… «И о еже проститися ему всякому прегрешению, вольному же и невольному».
И никто не замечал в самом темном углу часовни Орлова – отблеск свечей не падал на его лицо, и он мог незаметно для всех неотрывно наблюдать за темноволосой женщиной с черной повязкой на каштановых волосах, в темных очках, с искусанными почти до крови губами. Он полагал, что этого никто не замечает, но одна ревнивая пара глаз следила за ним неотступно…
Наконец под сводами часовни затихли последние слова заупокойной службы, и все направились к гробу – попрощаться и последний раз взглянуть на светлое лицо Антона. Мигель и Сергей бросились поднимать мать Антона с колен, когда она упала, в последний раз прикоснувшись губами к холодному лбу сына. Анна долго стояла над гробом, вглядываясь в дорогое лицо, желая навсегда запечатлеть его в памяти. Потом она поцеловала Антона в губы и уступила место Мигелю, который что-то прошептал, но никто не услышал – что…
Сергей подвел Катрин к гробу, держа ее за плечи. На удивление, она держалась и, прикоснувшись губами ко лбу мертвого друга, перекрестила его. «Прощай», – шевельнула она губами и погладила Антона по лицу.
«Прощай», – прошептал Сергей и дотронулся до его руки. Ему показалось, что рука Антона не так холодна, как должна была быть, и он решился сжать ее, словно в последнем рукопожатии. Подняв голову, Сергей перехватил взгляд американца, который внимательно следил за ним и за его женой. Фэбээровец смотрел на них пристально, не отрываясь, и даже то, что Булгаков поймал его за этим, совершенно, казалось, его не смутило.
Но его внимание сместилось с четы Булгаковых в тот момент, когда к гробу подошел последний из присутствовавших. Фэбээровец слегка прищурился, и в его глазах Булгаков прочел неподдельный интерес. Нантвич следил, как Орлов подошел к Антону, но единственный из всех постоял всего пару мгновений, глядя на лицо друга, а потом вновь перевел горящий взор на Катрин.
– Ради бога, умоляю тебя, Альберт, – голос матери Антона был еле слышен, и Анне пришлось наклониться к ней поближе. Когда Анна попала в поле зрения женщины, та схватила ее за руку.
– Анечка, родная, пожалуйста…
– Валентина Павловна, что? – спросила Анна, осторожно поглаживая ее ладонь. – Скажите мне, я сделаю все возможное… И невозможное, – добавила она, вспомнив слова Антона.
– Анечка, кто понесет гроб? Неужели эти люди? – И мать Антона посмотрела в сторону, где у прилавка со свечами стояли шестеро рабочих кладбища, в спецовках и тканых перчатках – не совсем трезвые и какие-то неопрятные. Они нетерпеливо ожидали окончания прощания, переминаясь с ноги на ногу.
– Бедный… Мальчик мой… – она беззвучно плакала, раскачиваясь взад-вперед, а Альберт стоял растерянный, обнимая жену, и не зная, что предпринять. Анна посмотрела по сторонам, и взгляд ее остановился на Мигеле. Она подозвала его взмахом руки:
