Король-ворон - страница 113

– Это из-за тебя разрушились наши отношения, – ответил его отец. – Как правильно сказала твоя мать, это ты вел себя как урод.

Теперь он казался Адаму не устрашающим, а обиженным. Вся его поза, его понурые плечи и опущенный подбородок говорили о том, что он больше не посмеет ударить Адама – как никогда не осмелился бы поднять руку на своего босса. В последний раз, когда он поднимал ее на сына, то напоролся на острую колючку, до крови расцарапавшую его, и Адам все еще видел в нем отголоски неверия и недоумения, оставшиеся с того вечера. Адам был другим. Даже не имея силы Кэйбсуотера, он чувствовал, как она мерцает холодком в его глазах, и даже не пытался замаскировать ее. Чародей.

– Отношения испортились задолго до этого, папа, – сказал Адам. – Ты в курсе, что я ничего не слышу этим ухом? Когда я говорил это в прошлый раз в зале суда, ты все время перебивал меня.

Его отец издал пренебрежительный смешок, но Адам перебил его:

– Гэнси отвез меня в больницу. Это должен был сделать ты, папа. То есть, этого вообще не должно было случиться, но если бы это на самом деле был несчастный случай, именно ты должен был быть со мной в палате неотложки.

Даже сейчас, произнося эти слова, он едва верил, что действительно произносит их. Огрызался ли он когда-нибудь в ответ на нападки отца, будучи уверенным в своей правоте? И был ли способен все время смотреть ему в глаза? Он сам едва верил в то, что перестал бояться: его отец был совсем не страшным, если ты сам не испытывал страх заранее.

Отец лишь самодовольно фыркнул и сунул руки в карманы.

– Я оглох на одно ухо, папа, и это сделал ты.

Теперь Роберт Пэрриш смотрел в пол, и Адам понял, что тот поверил ему. Возможно, это было единственным, что Адам действительно хотел получить от этой встречи: увидеть, как его отец отводит глаза. Уверенность в том, что он осознал, что натворил.

– И чего ты хочешь от нас? – спросил старший Пэрриш.

По дороге сюда Адам уже думал об этом. Чего он хотел на самом деле – так это чтобы его просто предоставили самому себе. Чтобы вмешиваться в его жизнь не мог не только его отец, который и так уже не мог вмешиваться, но и сама мысль об отце, которая была гораздо более сильным инструментом вмешательства. Адам ответил: – Каждый раз, как я не могу разобрать, из какого угла комнаты меня зовут, и каждый раз, как я бьюсь головой о стенку душевой кабинки, и каждый раз, когда машинально начинаю засовывать наушники в оба уха, я думаю о тебе. Как думаешь, может ли у нас быть будущее, когда у меня будут и другие поводы вспомнить тебя?

По их лицам он видел, что ответ на этот вопрос вряд ли будет положительным в ближайшее время, но это ничего. Он вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда, так что не был разочарован их реакцией.

– Я не знаю, – наконец, ответил Роберт. – Ты вырос человеком, который мне не нравится, и я не боюсь сказать это вслух.

– Это справедливо, – заметил Адам. Он тоже не испытывал к отцу особой любви. Гэнси бы сказал «я ценю твою честность», и Адам взял этот инструмент демонстрации вежливой власти на вооружение. – Я ценю твою честность.

На лице его отца было отчетливо написано то, что Адам только что идеально подчеркнул его точку зрения.

– Я бы хотела, чтобы ты позванивал иногда, – заговорила его мать. – Я бы хотела знать, чем ты занимаешься.

Она подняла голову, и свет, проникавший в окно, отразился в ее очках идеальным квадратиком. Мысли Адама метнулись вдоль временного потока, показывая ему то, что могли бы показать одновременно и логика, и его шестое чувство, следовавшие по единому каналу. Он уже видел, как стучит в дверь, а мать стоит за ней и не отвечает. Он видел, как стучит, а она стоит за трейлером, затаив дыхание, пока он не уедет. Он даже видел, как звонит, и телефон издает гудок за гудком, а она просто держит его в руках и не отвечает. Но при этом он видел, как она открывает университетскую брошюру. Как вырезает заметку с его именем из газеты. Как клеит на дверцу холодильника его фотографию, где он одет в модный пиджак, элегантные брюки и демонстрирует легкую улыбку.

В какой-то момент она уже отпустила его и не хотела, чтобы он возвращался. Она просто хотела посмотреть, что будет дальше.

И это тоже неплохо. Уже что-то. Он может с этим примириться. Вообще-то, наверное, только это ему и оставалось.

Он легонько, задумчиво стукнул по шкафчику, стоявшему рядом, а затем вытащил ключи от «БМВ»:

– Я так и сделаю.

Он подождал еще мгновение, давая им возможность заполнить молчание и превзойти его ожидания.

Они этого не сделали. Адам выставил планку на ту высоту, до которой они могли допрыгнуть, но перепрыгнуть ее было им не по силам.

– Я сам найду выход, – сказал он.

И он нашел.

––––

На другом конце Генриетты Гэнси, Блу и Генри как раз выбирались из Свиньи. Генри вылез последним, поскольку ехал на заднем сиденье; он выдавливался из-за спинки пассажирского сиденья так, будто рвался на свет божий из утробы матери. Закрыв дверцу, он нахмурился, глядя на нее.

– Хлопни посильнее, – посоветовал Гэнси.

Генри снова закрыл ее.

– Хлопни, – повторил Гэнси.

Генри с грохотом захлопнул дверцу.

– Как грубо, – сказал он.

Они приехали сюда, в эту отдаленную местность, из-за Ронана. В то утро он дал им довольно расплывчатые указания – похоже, им предстояло рыться в каком-нибудь старье в поисках спрятанного там подарка для Блу в честь окончания школы. Она закончила школу несколько недель назад, и Ронан тонко намекнул, что ее ждет подарок, но отказался показать, где он находится, пока Гэнси и Генри также не получили свои дипломы. «Вы должны пользоваться им все вместе», – произнес он зловещим тоном. Они просили, чтобы он приехал – и на выпускной, и на сегодняшнюю «охоту за сокровищами», но он лишь ответил, что оба этих места таят в себе слишком много негативных воспоминаний для него, поэтому он увидится с ними «по ту сторону».