Король-ворон - страница 64
Адама уже не держали ноги.
Он присел на край мягкого белого покрывала. На колени ему упал луч чистого белого света. Он был опьянен. Все в этом доме так уверенно стояло на своих местах, убежденное в своей сущности. Убежденное в своей желанности и нужности. Адам поставил машинку себе на колени, хотя музыка в ней уже умолкла. Машинка не имела какой-то конкретной марки – скорей, воплощала все модели легковых автомобилей с мощным двигателем в единой оболочке, совершенно не присущей таким автомобилям. Но она напомнила Адаму первую в его жизни вещь, которую он купил сам. Ненавистное воспоминание – такое, которое он порой случайно обходил по самому краю, когда засыпал, и его мысли катились к нему, а затем резко отстранялись, будто обжегшись. Он не помнил, сколько лет ему было тогда. Бабушка прислала ему открытку и десять долларов, еще в те времена, когда была в состоянии присылать открытки. На эту десятку он купил модель машинки, примерно такого же размера. «Понтиак». Он не помнил, где купил ее и почему именно эту модель; он даже не помнил, по какому поводу получил ту открытку. Единственное, что зафиксировалось в памяти – как он лежал на полу в своей комнате, катая машинку по ковру, и услышал, как его отец сказал в соседней комнате…
Мысли Адама подкатились к воспоминанию почти вплотную и отпрянули.
Но он коснулся капота сновиденной машинки и все равно вспомнил тот момент. Мучительное ожидание, что ему вот-вот доведется это вспомнить, было гораздо хуже самого воспоминания, поскольку длилось ровно столько, сколько Адам сопротивлялся ему. Иногда лучше сразу же сдаться.
«Я жалею о той минуте, когда кончил им в тебя», – сказал отец Адама. Он не кричал. Он не был зол. Он просто констатировал факт.
Адам помнил момент, когда до него дошло, что отец имел в виду его, Адама. Он не мог вспомнить, что именно ответила мать, в памяти осталось лишь настроение, с которым она отвечала – что-то вроде «я тоже не так себе это представляла» или «я хотела вовсе не этого». Единственное, что он помнил четко и наверняка – та машинка и слово «кончил».
Адам вздохнул. Невероятно, но некоторые воспоминания никогда не разлагались. В старые времена, может, даже парой месяцами раньше, Адам бы снова и снова возвращался к этому воспоминанию, будто одержимый, прокручивая его у себя в голове и упиваясь собственными страданиями. Стоило ему поддаться этому – и он уже не смог бы остановиться. Но теперь он мог ощутить болезненный укол воспоминания лишь однажды, а затем отложить его подальше на какой-нибудь другой день. Хоть и медленно, но он все же вытаскивал себя из того трейлера.
В коридоре заскрипела половица; в открытую дверь ударили костяшки пальцев. Адам поднял голову и увидел в дверях Ниалла Линча. Нет, это был Ронан. Его лицо было наполовину ярко освещено, наполовину в тени. Он выглядел сильным и естественным: большие пальцы, заложенные в карманы джинсов, кожаные браслеты, накрученные на запястье, босые ноги.
Он безмолвно пересек комнату и сел рядом с Адамом. Когда он протянул руку, Адам вложил машинку в его ладонь.
– Надо же, какое старье, – сказал Ронан. Он крутанул переднее колесо, и из машинки вновь зазвучала музыка. Они сидели так несколько минут, пока Ронан рассматривал машинку и крутил каждое колесо, и каждый раз играла новая мелодия. Адам наблюдал, как пристально Ронан вглядывается в швы на корпусе, опустив ресницы и скрыв под ними свои светлые глаза. Затем Ронан шумно выдохнул, опустил машинку на покрывало и поцеловал Адама.
Однажды, когда Адам еще жил в трейлерном городке, ему поручили скосить траву в их жалком дворике. Он толкал перед собой газонокосилку и вдруг понял, что в километре отсюда льет ливень. Он чувствовал его запах, этот земляной аромат дождя, обильно поливавшего почву, и одновременно тревожащий, электризующий запах озона. Он даже мог видеть его: дымчато-серая стена воды, заслонявшая вид на горы. Адам мог отследить движение пелены дождя, надвигавшейся на него через широкое засохшее поле. Дождь был проливным и темным, и Адам знал, что промокнет до нитки, если останется на улице. Ненастье двигалось медленно, и у Адама было время убрать газонокосилку и спрятаться самому. Вместо этого он стоял и смотрел, как приближается серая завеса. Даже в последнюю секунду, когда дождь уже барабанил по траве, прибивая ее к земле, Адам продолжал стоять на месте. Он закрыл глаза и отдался во власть бури.
Таким был и этот поцелуй.
Они поцеловались еще раз, и Адам ощутил все это не только на губах.
Ронан отстранился. Его глаза были закрыты. Он судорожно сглотнул. Адам смотрел, как вздымается и опадает его грудь, как меж бровей залегает складка. Он чувствовал, что стал столь же ярким, воздушным и нереальным, как свет, лившийся в окно.
Он ничего не понимал.
Прошло немало времени, прежде чем Ронан открыл глаза. На лице у него отразилась целая гамма чувств. Он поднялся на ноги, все еще глядя на Адама, а Адам смотрел в ответ, но ни один не произнес ни слова. Вероятно, Ронан хотел что-то услышать от него, но Адам не знал, что сказать. Персефона говорила, что он чародей, и его магия создавала связи между разрозненными предметами. Но сейчас его переполнял белый, мягкий свет, и он был не в состоянии установить какие-либо логические связи. Он знал, что из всех возможных вариантов в мире Ронан Линч был самым неуправляемым и трудным. Он знал, что Ронан – не тот, над кем можно проводить эксперименты. Он знал, что его рот все еще был теплым. Он знал, что когда-то поступил в Эгленби, потому что единственное, чего он хотел – это убраться как можно дальше от этого места и всего, что с ним связано.
