Бестиарий спального района - страница 58
— Знамо, наглядитесь, — ответил Судибор. — Утром пойдут. На рассвете.
Квета с Путятой на руках, рыдая, кинулась прочь. Мрачный Ивор коротко поклонился Мудрейшим и последовал за женой.
2
За час до рассвета Радомир оторвался от Милены и произнес:
— Пора собираться, солнце мое золотое…
— Подожди, — попросила она. — Подожди, воин… — И положила голову на его широкую грудь.
— Ну что? — Радомир нежно провел здоровой правой рукой по ее густым черным волосам.
— Знаю, уговаривать тебя смысла нет. Но прошу: подумай, еще и еще раз подумай. Может, все же через другую Дверь пойдем? В Митино, в Бирюлево? Ведь риск какой — в Новокузино возвращаться.
Радомир рассмеялся:
— Что я слышу? Сама Милена, Милена Отчаянная, о риске заговорила!
— Не зубоскаль понапрасну! — вскипела она. — Да, о риске говорю, потому что предчувствие у меня! А ты, Радомир Хладнокровный, с твоим-то опытом, на беду нарываешься! И чего ради?!
Радомир сжал ее плечо, заговорил горячо, как по писаному, — много думал об этом:
— Не испытаешь — не поймешь. Но постарайся, солнце мое, поверить: с тех пор как встретил того человека, как родимое пятно на шее его увидел, как взгляды наши скрестились и лицо его исказилось, словно от боли, — места себе не нахожу. Вспомню — сразу звенит в голове, как тогда зазвенело. Он это, он, это его на меня тридцать девять лет тому назад обменяли! Как мы с тобой сегодня сына Кветы и Ивора на кого-то обменяем… Поверь, любимая, не будет мне покоя и не будет нам с тобой счастья, покуда не увижу его снова, не поговорю, не пойму — что он нашел, что потерял. И что потерял, что нашел я.
— Эх, обменыш… — прошептала Милена. — Это ты-то потерял? Великий воин, командир Неистовых, живая легенда — и потерял?!
— Бывший, счастье мое, бывший командир…
Радомир замолчал. Все они так, горько подумал он.
Даже Милена, лучшая из лучших. Воображают, что все это увлекательно и красиво — штурмовать, например, почти неприступную крепость Перевал, чтобы взять в заложники Первого мастера Горного Племени. Нужно — да, Радомир никогда и не сомневался, потому что иначе не заставить бы горцев по-прежнему снабжать Народ Леса всякой железной всячиной, без которой просто не прожить, — топорами, лопатами, кирками, вилами, мечами, наконечниками для стрел и копий. Нужно, ничего не скажешь… Но — красиво? Но — захватывающее приключение? Никто, кроме братьев-воинов, не понимает, какой это тяжкий и страшный труд — война. Кровь, грязь, смрад. И всюду смерть, безжалостная и уродливая, смерть врагов, смерть друзей и твоя смерть — вот она, рядом. Не передать этого.
Три больших войны — Горная, Степная, Прибрежная. Восемь генеральных сражений. Бессчетное количество боев. Необходимо это было? Кто бы спорил. Но — упоение битвой? Но — экстаз неистовства? Но — счастье убийства?
Забейте это счастье в свои глотки, охрипшие от победных песнопений, скрипнул зубами Радомир. А знаете ли вы, что такое — самый лучший, самый храбрый и самый верный друг, пытающийся удержать в ладонях собственные дымящиеся кишки? Что такое — чистый, исполненный восторга юноша, вчера принятый в Неистовые, а сегодня двумя руками прижимающий друг к другу края разорванного стрелой горла? Что такое — вопли детей и вой женщин, через становище которых ты, ради правого дела, проходишь огнем и мечом?
Знаете ли вы, наконец, что такое: прямое попадание пущенного из катапульты камня, и переломанная в двух местах голень — позже кости срастутся неправильно, и ты навсегда останешься хромым, но будешь рад, что легко отделался, — и контратака противника, и ты тщишься подняться, и опираешься на неповрежденную ногу и обе руки, и в правой еще сжимаешь меч, и колесо вражеской боевой повозки ломает клинок, а затем давит в кровавое месиво четыре пальца левой твоей руки, и спустя сутки, или двое, или пятеро ты кое-как приходишь в себя, и хромаешь, ковыляешь, ползешь к своему лагерю, где тебя уже не ждут, и понимаешь, что не дойдешь, потому что раздавленные пальцы гниют и убивают тебя, и ты отрезаешь их обломком своего меча?
После такого не выживают, но он, Радомир, не коренной житель Леса, он обменыш, он из Города, и он выжил.
«Только прекратите прославлять мои подвиги. Только заткнитесь, ради Леса и Неба. Все — ради вас, да, но забудьте обо мне, хоть на месяц забудьте, не рвите мою душу словами. Покоя жажду, покоя…»
Радомир резко вздохнул. Что уж врать себе — смерть приручила его. Воевать он, конечно, больше не мог, но и избавиться от пережитого было выше сил. Смерть, вошедшая в привычку — и в кровь, звала его, как жреца Чащи зовет тайный отвар из заветных трав.
Потому и пошел в Стражу. Обходить рубежи, отражать в меру сил первый удар, поднимать тревогу; спасать от воды и огня; излавливать и наказывать собственных выродков; даже судить — в простых случаях, когда нет нужды во вмешательстве Мудрейших, — казалось, это подойдет.
И подошло. Спасибо Милене, ставшей его — сначала — напарницей, а вскоре и возлюбленной. Тоже, между прочим, обменыш, тоже родом из Города. И сирота: пока он воевал с Горными Мастерами, приемные родители Милены пали жертвами набега Степной Орды. Чего ей стоило сохранить легкий, воздушный нрав и невероятную внутреннюю силу, гадал Радомир?
Солнце. Солнце золотое. Кабы не она — сгинул бы навеки, в Чаще, или в Степи, или в Топях.
И она, Радомир знал, любила беззаветно и преданно, какой бы взбалмошной и капризной ни казалась, как бы ни склонна была глазками стрелять и попкой крутить. Придет час, он не сомневался, и Милена не задумается ни на миг: жизнь за него отдаст, хотя и не знает, что это — жизнь отдавать. Но отдаст. Если он позволит.
