Бару Корморан, предательница - страница 13
– Ты займешь высокое положение, – заявил он. – Угрожающе высокое для столь юной девицы. От тебя потребуются все твои умения, Бару.
Но ее не распределили в Фалькрест! И власть была не той, о которой она предупреждала мать в их нескончаемой словесной перепалке.
– Ты никогда ничего не изменишь, сидя в хижине со своим жалким копьем! – кричала Бару. – Они сильней тебя, а ты ничего не понимаешь! Отсюда, с Тараноке, с ними невозможно справиться!
– Тогда езжай, – презрительно бросала мать. – Вызнай их секреты – все до единого. Хоть заройся в них. Вернешься со стальной маской вместо лица!
В Ириадской гавани появился новенький корабль – корпус из таранокийского леса, крылья парусов – алого цвета военно-морского флота Империи. Служебное направление предписывало Бару отправляться на север именно на борту этого судна.
Они оба, дети Тараноке, срубленные и обработанные Маскарадом, покидали остров вместе.
Когда Бару шла в гавань с затупленным тренировочным мечом на поясе, она с удивлением обнаружила, что взирает на Тараноке имперским взглядом.
«Обильные леса. Рабочих рук – в достатке. База для флота, контролирующего юго-западный сектор Пепельного моря. Леса скормить судоверфям, расширить плантации, укротить равнинных, а земли использовать под выпас скота».
Похоже, будущее предопределено. Чиновники и корабелы Маскарада перероднятся с изрядно прореженными таранокийскими семьями, и это остановит занесенные из фалькрестских свинарников моровые поветрия, против которых у тараноки нет иммунитета. А цвет и облик будущих детей-тараноки будут определяться инкрастической евгеникой.
Не обойдется, конечно, без семей, цепляющихся за старые брачные и торговые обычаи, но отныне экономика острова принадлежит Маскараду. Торговля где-либо, кроме Ириада, утратила смысл.
Пока она прилежно училась за белыми школьными стенами, ее дом был завоеван. «Солдаты армии вторжения» – бумажные деньги, парусина и зараза из свинарников – одержали победу. А старыми распрями между гаванскими и равнинными победители воспользовались еще до того, как Бару доросла до понимания их сути.
А вдруг она, Бару, тоже завоевана?
Нет. Нет! Она будет играть по их правилам и раскроет их тайны. И мать Пиньон ошибается. Маска не заменит ей лица. Она вернется домой, вооруженная ответами на вопросы о власти, и найдет способ избавиться от гнета.
Она посмотрела на склоны Тараноке – там спал потухший вулкан, на который она лазала в детстве с подзорной трубой. Подняла руку в салюте, обещая: «После Фалькреста. Как только отыщу способ».
* * *
В Ириаде Бару произнесла и подписала присягу на верность Императору и еще одну – на верность Имперской Республике и множеству ее государственных органов. Затем она получила документы о гражданстве, скользкие от воска, защищающего от влаги. На бумагах значилось, что она, «Бару Корморан – социализированный федерат (класс 1)». Ниже стояла звездочка государственной службы и темнела печать технократа с прибавлением знака математика. Право на брак – по рассмотрении наследственности, подлежит повторному пересмотру после первого акта деторождения.
– Теперь можете отправляться в доки, – сказал конторщик.
Он был тараноки, младше Бару, однако его афалон оказался безупречным. Видимо, из сирот, воспитанных в школе службы милосердия. Один из целого поколения, оторванного от своего прошлого.
Сирота.
В горле Бару пересохло.
«Что-то моих не видно, – подумала она. – Слишком уж рассержены на меня. Я ведь им писала. А если я случайно написала им на афалоне, и они не сумели прочесть?»
Но в гавани она обнаружила мать Пиньон и отца Солита, одетых в шелковые юбки и рабочие рубахи – дань новой моде, не одобрявшей наготы. Она различила их в толпе прежде, чем они заметили ее.
Бару хватило времени, чтобы выпрямить спину и проморгаться.
Подлетев к родителям, она окликнула их:
– Мать! Отец!
Мать Пиньон взяла ее за плечи.
– Сильна, – вымолвила она. – Хорошо. Дочь…
– Мать… – предостерегающе перебила ее Бару. Дыхание ее сделалось неровным. В глазах защипало.
– Ответь мне на два вопроса.
В волосах матери не было ни единого седого волоса, взгляд ее был тверд, но щеки – сплошь испятнаны шрамами от моровых язв.
– Зачем ты уезжаешь? Твои двоюродные братья и сестры остаются дома. Они будут работать переводчиками или служить в посольстве. Разве ты забыла, как я учила тебя узнавать птиц и звезды?
Сердце в груди Бару едва не разорвалось на части.
– Мать, – проговорила она (как формально звучал старый урунокийский в сравнении с простым и беглым афалоном!). – Послушай, мать, в тех краях, куда я отправляюсь, гнездятся сотни неведомых птиц, а на чужом небе можно будет увидеть тысячи неведомых звезд.
Немного помолчав в раздумьях, мать кивнула.
– Ответ неплох. Ты все еще наша?
– Ваша?..
Пиньон подняла взгляд к снежной вершине потухшего вулкана.
– Ты провела в школе столько лет. Ты все еще наша? – повторила она.
Сколько раз предавали Пиньон? Сколько ее братьев и сестер продолжают борьбу? А сколько – сменили ремесло и мужей и говорят так же, как ее родная дочь: «Нам не победить»?
– Мать, – запинаясь, заговорила (в который раз!) Бару. – Я ищу другой способ драться с ними. Наберись терпения. Побереги себя. Не… не растрачивай себя понапрасну. Они очень хитроумны. У них есть власть.
– Ты выбрала свою дорогу, дочь, – отвечала Пиньон. – Я выбираю свою тропу.
