Бару Корморан, предательница - страница 53
– Мои мысли обычно заняты работой.
– И детей у вас, полагаю, нет?
– Нет… – Поразительно, как быстро ее общество начало утомлять. – А у вас?
– Я могла бы… Через своих отпрысков я могла бы править Ордвинном!
Бару стало весело.
– Добиться тропа материнской лаской?
Ее смех зацепил уязвимую струнку – гордость, а может, строптивость. Актриса подалась вперед, уперлась руками в колени, и в ее взгляде Бару обнаружила нечто – возможно, только что возникшее и обнажившееся из-под резко облетевшего камуфляжа. Далекий горизонт и ветер, который реял над воображаемым будущим, но не над точным механизмом Кердина Фарьера, нет – над страстью, над желанием, над могучей волей, сосредоточенной в одной точке.
Голос актрисы нес в себе заряд этой воли.
– Я родила бы детей от князей и сыновей княгинь. Я смешала бы свою кровь с их кровью и удерживала бы их верность узами взаимного наслаждения. Взрастив детей и привязав соперников к моей плоти, я бы стерла все границы и соединила наши земли воедино. Я бы устроила ирригацию на общинных землях и сделала бы их обильными и плодородными. Зерном я откормила бы скот и сделала мой народ толстым от молока и мяса. Я отправила бы на охрану дорог и областей широкоплечих юношей и дев, рожденных женщинами, свободными в любви. Против нашей древней силы бледная химия и деликатные законы юных народов – все равно что детская истерика, и потому они уберутся обратно на восток и будут забыты. А с меня начнется истинная династия! Мой род создаст страну, над которой вновь зазвучат урунские песни, где империя ту майя вновь обретет, а со временем и превзойдет былую славу. Вот на что претендую я!
Огонь в ее глазах потух, из груди вырвался вздох. На миг опустив взгляд на озерца из пролитого виски, актриса вздрогнула и посмотрела на Бару. В таверне почему-то воцарилась тишина, а актриса показалась Бару отчаянно юной.
– Недешевые притязания, – произнесла Бару, пряча за словами свои истинные чувства. – Не нужна ли вам ссуда?
Актриса расхохоталась – дико, необузданно, и тотчас после жгучего сценического монолога и этого смеха Бару пришлось признать, что ее общество вовсе не безопаснее компании ныряльщиц.
– Ссуда, – повторила актриса. – А кому она не нужна? Но и без благородной крови тоже не обойтись. Поэтому я, пожалуй, останусь в Пактимонте… изображать тех, кем не являюсь.
– А лицедействовать у вас прекрасно получается, – искренне (монолог и вправду прозвучал волнующе и своеобразно) сказала Бару. – Это из какой пьесы?
Актриса пожала плечами.
– Из моей собственной. Я еще работаю над ней. Думаю, есть риск, что ее объявят крамольной.
– Как чиновник Империи я должна поддерживать искусства. Я оплачу ваш счет.
– А могущество денег превосходит все прочее, – заявила актриса, поднимаясь и осматривая подол своего платья. – Какие забавные бары выбирает моя кузина. Она заслуживает похвалы.
* * *
Так Бару и проводила свое время. В тавернах она выпивала и даже пела местные песни. Постепенно она научилась немного болтать по-иолински и по-урунски, но порой сидела в полном одиночестве.
Однажды вечером совершенно другая актриса – пышная, подгулявшая и ослепительная по ту майянским понятиям о красоте – сказала:
– Зачем вы все скрываете? Я предпочла бы видеть смех или слезы, но не вторую маску!
И Бару подумала: «Если я собираюсь в Фалькрест разгадывать имперские тайны, нужно посвятить себя делу целиком. Я должна уметь прятать любое чувство и принимать любой облик. Если в сердце моем – бунт матерей-охотниц, отправляющихся на поиски пропавших мужей со смертоносными копьями, я должна держать наготове кислоту и стальную маску».
Но ответила она так:
– Я слишком много времени провожу в вычислениях.
Привычка жить в двух мирах стала ее второй натурой. А может, и единственной – что ей еще оставалось делать? Наверное, она до сих пор хранила верность своему родному Тараноке – или нет?
Что скрывалось под ее маской?
Она сокрушила восстание Тайн Ху во имя собственного возвышения. Она стремилась попасть в Фалькрест. Ей следовало играть по правилам Маскарада, чтобы достичь вершины.
Иного выбора не существовало.
В припортовой таверне, глядя на купцов, мечущих кости и обменивающихся новостями, она обратила внимание на высокого ту майя в маске из соколиных перьев. В его повадках было нечто кошачье, а на его поясе из грубой бечевки висели ножны, разумеется, с мечом.
Бару была не па шутку заинтригована. Захватив с собой вина, она быстро вытащила незнакомца из толпы. Правда, она еще не знала, что будет делать, но собиралась попрактиковаться в искусстве обмана.
– Вы – Бару Корморан, – произнес незнакомец. Голос его звучал немного неестественно, не очень высоко и не очень низко, похоже, он был себе на уме. – Я угадал, верно?
Усадив его за кособокий стол, Бару заняла место напротив.
– Сегодня – нет! – заявила она. – Сегодня я из Ордвинна.
Мужчина пожал плечами и потянулся. Кожа его жилистых рук оказалась совершенно безволосой, и Бару не стала скрывать интереса к данной подробности. Пожалуй, она даже внушила ей облегчение. Редкие ужины в обществе Бела Латемана проходили даже более напряженно, чем официальные встречи с губернатором Каттлсоном в совете. Поначалу бедняга (Латеман, не Каттлсон) казался по уши влюбленным, но Бару мигом сообразила, что влюблен он, к счастью, не в нее.
– В маске вы бы могли сойти за ту майянку, – вымолвил незнакомец. – Но тогда бы вам понадобилось новое имя.
