Моя Святая Земля - страница 97
— Что, король, — не оборачиваясь, глухо, каким-то чужим голосом спросил Сэдрик, — хорошо тебе? Уже не чувствуешь, что сила выливается впустую? Не лижут тебя, как мороженое? И даже есть желающие тебя убить, несмотря на благость… очень хорошо, да?
— Да, Сэдрик, — ответил Эральд дрогнувшим голосом. — Хорошо. Я — на месте. Дома и среди своих. Делаю то, что должен.
Сэдрик обернулся. В его расширившихся зрачках плыл, мерцал багровый светящийся туман, а лицо исказила судорога, как от нестерпимой боли.
— И я делаю, что должен, будь я снова проклят, — сказал он, или что-то сказало через него — Сэдрик был в глубоком трансе. — И сделаю, что смогу, — Сэдрик содрогнулся, и слеза, тёмная, как капля крови, выскользнула из угла его глаза, прочертив заметную полоску на лице. — На, жри! — выкрикнул он вдруг, полоснув ножом свою несчастную увечную руку. Кровь хлестнула веером — и мутно мерцающая паутинная синяя звезда словно оторвалась от каменного пола, дрожа сантиметрах в пяти над ним, как жуткая голограмма.
Струйка бледного тумана вытекла из центра звезды, медленно облекаясь в более-менее определённый абрис человеческой фигуры. Алвин и Джинера вцепились в руки Эральда изо всех сил, но он не почувствовал боли: призрак становился всё более чётким, будто его наводили на резкость — серая тень высокого, очень сутулого, почти горбатого человека. Его длинная чёлка падала на лицо — жалкая попытка скрыть мохнатое родимое пятно.
Разобрать, что прошелестел призрак, Эральд не смог — догадался. Сэдрик протянул ему окровавленный нож:
— Отпущу, если приведёшь того самого, — сказал он, пытаясь, по-видимому, скрыть душевную боль за приказным тоном. — Смотри: приводишь — и уходишь… туда.
Сэдрик начертил в воздухе знак ножом — и воздух на миг вспыхнул синим, а дух издал что-то вроде долгого облегчённого вздоха и исчез.
Синий свет побагровел. Пол треснул по царапинам — и из него хлынуло что-то вроде фонтана расплавленной лавы. Стало чудовищно жарко; поток лавы постепенно обрёл очертания головы чудовищного существа, похожей на нарисованный и оживлённый в 3Д-редакторе раскалённый рыцарский шлем размером с комод, с длинными острыми козлиными рогами. В прорезях глазниц нестерпимо сияло то, что находилось внутри, слепяще яркое, как расплавленная сталь.
Голос Сэдрика прозвучал гулко, как в колокол — с неожиданным эхом:
— Ад должен вернуть то, что получил незаконно!
В нижней части шлема раскрылась клыкастая пасть, издав странный звук, вроде шелеста или шипения.
— Алвин, ты должен потребовать сам, — приказал Сэдрик.
Алвин, чуть не ломая Эральду руку, попытался что-то сказать, кашлянул. Эральд чуть толкнул его плечом, надеясь, что Алвин воспримет этот жест как ободрение — так и случилось.
— Верните мою душу! — крикнул Алвин — и голос не сорвался. — Её у меня украли!
Демон издал шелестящий стон, и из лавы, в которую превратился камень пола, поднялась громадная лапа, вроде раскалённой латной перчатки, только с кривыми когтями. На этой пышущей жаром ладони лежало крохотное полупрозрачное тельце грудного младенца.
Эральд успел ужаснуться, но тут же понял смысл действа: уже в следующий миг призрачное детское тельце сжалось в сияющую точку, в этакого мотылька из чистого света, мотылёк спорхнул с ладони демона — и словно впитался, втянулся в грудь шагнувшего ему навстречу Алвина.
И тут весь мир расколол ужасающий грохот, будто в небе над Святой Землёй взорвали ядерный заряд. Малый Замок вздрогнул до основания; Алвина отшвырнуло к стене, Эральд едва успел подхватить потерявшую сознание Джинеру. Сэдрик выкрикнул дико звучащее слово, снова полоснув себя ножом — и провал в преисподнюю закрылся, оставив лишь рдеющую звезду из раскалённого камня.
* * *
Приходили в себя медленно, как выжившие в бомбоубежище после жестокого налёта.
Джинера с трудом открыла глаза, мотнула головой. Осознала себя полулежащей на руках Эральда и деликатно высвободилась, оправляя платье.
— Что это было, мессиры? — спросила она, облизнув губы в каменной пыли. — Что гремело?
Сэдрик, сидевший на полу, попытался подняться, но передумал. Подобрал нож, с третьей попытки сунул в ножны. Протянул Эральду руку — и Эральд помог ему встать.
— Что было… закрыл и запечатал, — сказал Сэдрик и закашлялся. — Помоги Творец больше никогда ничего в этом роде не делать… но всё, все адские твари — в аду. Лес чистый, город чистый… Алвин, ты жив?
Алвин сделал шаг от стены, пошатнулся и снова к ней привалился. Изменился он потрясающе: весь адский гламур слетел с него, как пыльца, рекламный лоск исчез — а заодно и ощущение ужасающей пустоты под ним. Алвин выглядел усталым и больным, глаза ввалились, под ними обрисовались синяки, в вороных кудрях появилась совершенно седая прядь — но лицо приобрело сложное выражение, человеческое, а не кукольное.
— Всё помню так ясно, — сказал он хрипло и тоже закашлялся, прижимая ладони к груди. — Ясно-ясно. Мерзко-мерзко. Тошнит… от себя.
Джинера взглянула с настоящим восхищением. Эральд подал руку — и Алвин притянул его к себе, будто, как и Сэдрик, хотел облегчить королевским даром боль в только что обретённой душе. Может, дар и подействовал, но как-то не так: Алвин неожиданно разрыдался, громко, не сдерживаясь и не смущаясь.
— Ничего хорошего не было… — еле выговаривал он, давясь слезами, — ничего, никого, никогда, только дрянь, подлые рожи, всегда больно… вокруг — гады, гады, папенька с маменькой сделали из меня щит, талисман, декорацию, ненавидели, брезговали, боялись — тварь бездушная, демон — но от идеи не отказались, нет! Я им был нужен, тварь бездушная! Власть ведь — через меня, через демона… И все так — ненавидели, боялись, брезговали — но нужен я им был, нужен — власть, деньги, статус, будь оно всё проклято…
