Паладинские байки - страница 47

– Чего желают сеньоры паладины? – с очень выразительным кестальским акцентом спросил он.

– По тортилье, кофе с пряностями и молоком, натильяс и ваши знаменитые чуррос, – сказал Робертино на кестальском наречии.

Хозяин расплылся в улыбке, распознав соотечественника, и перешел на родное наречие:

– Сию минуту, сеньоры, моя женушка только что тортильи с огня сняла, сейчас все будет!

И он исчез, чтобы появиться практически сразу с большим деревянным подносом, на котором громоздились две глиняные тарелки с пышными картофельными тортильями, блюдо с румяными чуррос, два горшочка с яичным десертом натильяс и кофейник с двумя чашками. Все это хозяин быстренько составил на стол, пока его дочь, румяная, пышная девушка с толстой черной косой до пояса, подавала гостям воду для рук и полотенца. Такой чести из посетителей больше никто не удостоился, так что народ залюбопытствовал еще сильнее. Робертино помыл руки, вытер полотенцем и свернул его рулончиком, положив поперек тазика. Оливио, глядя на него, сделал так же. Девушка ловко подхватила сразу оба тазика вместе с полотенцами и ушла. Хозяин разлил им кофе:

– Простите за любопытство, сеньоры… вы в Альбаррасин, или куда дальше двинетесь?

– В Кантабьехо, в монастырь по делам, – ответил Робертино. – Дорога проходима? Не сошел ли сель?

– Хвала богам, нет, хоть и два дня в горах дождь шел, но дамба держит. Можете спокойно ехать, погода должна хорошая установиться теперь, – хозяин поклонился и ушел, предоставив гостей самим себе. Оливио поискал столовые приборы и не нашел:

– Э-э… а вилки с ножами?

Его приятель разломил тортилью руками:

– К этой еде не полагается. Здесь народ простой, и манеры такие же, – он продолжал говорить на кестальском наречии, и Оливио не сразу понял. Но взял горячую тортилью, отломил кусок и откусил. Толченая картошка, запеченная с яйцом, сыром и какими-то приправами оказалась неимоверно вкусной.

– М-м-м… ради этого и правда стоило встать пораньше, – сказал он, прожевав.

– Погоди, ты еще до чуррос не дошел, – Робертино не спеша расправлялся со своей тортильей. Теперь он говорил уже по-фартальски, видимо, спохватился, что приятель может не понять.

Чуррос и натильяс были вкусны настолько, что Оливио съел все до последнего и с трудом подавил желание сунуть палец в горшочек из-под десерта и соскрести со стенок остатки. Впрочем, кое-кто из посетителей, ничуть не стесняясь, именно это и делал, но паладин не смог пересилить свое аристократическое воспитание. Робертино, впрочем, тоже.

Потягивая кофе, Оливио спросил:

– А здесь все только по-местному говорят? Меня Луиса хоть поймет?

– Поймет, конечно. На самом деле здесь все по-фартальски отлично понимают, просто это для них язык приезжих. Здесь даже местное чиновничество по-кестальски говорит, если только дела не касаются общефартальских вопросов. Внизу, в долинах, то же самое, просто не так в глаза бросается. В Кастель Сальваро ты не замечал, потому что из приличия при тебе все говорили по-фартальски, так-то мы обычно по-своему разговариваем. А разве в Плайясоль не так, что ли? У тебя иной раз до сих пор это ваше характерное «ль» вместо «л» проскакивает, где не надо, и словечки ваши особенные.

Оливио парировал:

– А у тебя зато «йй» вместо «ль» вылезает иногда. И еще ты частенько «б» и «в» почти одинаково произносишь. Но, знаешь, это все равно ерунда по сравнению с Жоановым сальмийским акцентом.

Робертино хихикнул:

– Да уж, но зато по-сальмийски ругаться хорошо. Вот говорят, что самая выразительная в Фарталье ругань у нас, кестальцев, но это неправда. Выразительней всего – сальмийская. Я как-то слышал, как Жоан барана Джулио распекал за то, что тот тренировочный меч сразу в трех местах сломать умудрился, так прямо заслушался. Вроде все понятно, сами слова по отдельности, а вот по-нашему так не скажешь, и по-фартальски тоже… Недаром у них даже жанр такой есть – нецензурная поэзия... Ладно, нам пора ехать, если хотим к обедне в монастырь успеть. А то после обедни в этих горных монастырях ворота закрывают, и будь ты хоть сам король – до заутрени не откроют.

Действительно, паладины добрались до Кантабьехо лишь к полудню, а ведь еще от деревни к самому монастырю не меньше получаса взбираться нужно было. Но все-таки успели за час до обеда, и постучали в ворота. Привратница, увидев в окошко двух парней на лошадях, недоброжелательно осведомилась, кто такие и есть ли у них разрешение на посещение монастыря. Робертино спешился и ответил:

– Мы – королевские паладины Оливио и Роберто, сестра привратница, – он отвел полу плаща, чтобы было видно мундир.

Привратница проворчала:

– Ишь ты, паладины… Почем мне знать, что настоящие?

Робертино пожал плечами, полез во внутренний карман мундира и достал отпускное свидетельство, подписанное его наставником и заверенное печатью корпуса, и протянул в окошко. Оливио сделал то же самое. Привратница долго изучала бумажки, надев на нос толстые очки в медной оправе, но потом вернула обратно и неохотно отворила калитку:

– Ну заезжайте, паладины… – и проворчала под нос:

– Пусти козла в огород… всех девок перепортят, хоть и паладины… – и она позвонила в колокольчик, привлекая внимание монахини-попечительницы странноприимного дома.

Не обращая внимания на ее ворчание, паладины прошли в монастырский двор, куда уже спустилась пожилая монахиня. Они поклонились ей:

– Приветствуем, сестра. Мы приехали к настоятельнице, преосвященной Аглае, с письмом от графа Сальваро.

Монахиня взяла за уздечки их лошадей: