Забайкальцы (роман в трех книгах) - страница 291
Старик, сожалеюще вздохнув, вытянул из-за пазухи кисет, набил табаком самодельную трубку, кресалом высек огня и, прикурив, продолжал все тем же спокойно-рассудительным голосом:
— Оно конешно, власти теперешние тоже нехорошо поступают, расстреливают людей почем зря, да что поделаешь, времена такие пошли. Я на месте властителей не стал бы вас казнить, сымать ваши головы непутевые, а приказал бы всыпать каждому из вас по полсотни горячих, чтобы недели две не присели на задницу-то.
— Не зря, наверное, невзлюбил ты революцию, — огрызнулся на старика Аксенов. — Тебе хорошо жилось при царе-то?
— Всяко бывало, а на жизнь сроду не жаловался, жил, как и все добрые люди.
— А беднота ваша как жила?
— Да вить смотря какая беднота. Я сам, голубь ты мой, из бедноты произошел. По работникам ходил в молодости-то, а как со службы возвернулся, женился, к работе старания приложил, да и в бутылку-то редко заглядывал, вот и выбился в люди. А уж поробить-то довелось мне на своем веку вдосталь. На моем горбу, голубь ты мой, только матушка-печка не побывала, а то все перебыло.
А пленники шагали молча. Молчал и Абрам, одолевали его мрачные думы и злость на себя за допущенную им оплошность. Поддерживал разговор со стариком лишь один Аксенов, этот никогда не падал духом, даже теперь, когда гнали его со связанными руками на убой.
— Чего же тебе перечить революции-то? — продолжал Иван на удивление спокойным тоном, словно шел он не связанный, а возвращался домой к покосу, да и разговорился по дороге с приятелем. — Советская власть за то и ратует, чтобы все вот так же трудились, чтобы не было у нас ни бедных, ни богатых, а всем жилось одинаково — хорошо.
— Да-а, на словах-то вы как на гуслях, а вот на деле-то! Бог лесу выровнять не может, а вы людей сравнять хотите, хэ, сроду не поверю. Вон хоть бы у нас взять к примеру, двое живут рядом, суседи, значить, — Филат Шаповалов и Левко Киприн. У Филата рубаха от поту не просыхает, а у Левки пролежни на боках от лени великой, а ежели, случилось, заробит какую копейку, так немедля же ее и пропьет. И вы хотите Филата да нас таких вот с Левкой сравнять, не-ет уж! Да они, такие вот подобные Левки, и при вашей власти хваленой, учинись бы она, такие же злодыри были бы. А многие из них, чего доброго, ишо и в начальники вышли бы. Оне ведь, эдакие-то, всей душой за власть вашу окаянную, думают, что при ней манна посыпалась бы им с неба, как же, разевай рот пошире.
— Ладно уж, дед, нам эти твои проповеди все равно ни к чему. Ты бы развязать нас постарался, хоть бы на время, пока оправиться. Мы ведь тоже люди, а не быки, чтобы на ходу всякую нужду справлять.
— Да оно-то верно. А ну-ка я поговорю со старшим.
Дед придержал коня, оглядываясь, подождал старшего конвоя.
Остановились уже на самом хребте. Конвоиры снова сели на коней, с винтовками наизготовку окружили арестованных. Два старика обнажили шашки, а разговорчивый дед принялся развязывать пленников.
А через полчаса их снова связали, погнали дальше.
К вечеру арестованных пригнали в село Будюмкан. Еще на подходе к нему, у ворот поскотины, им повстречалась пароконная подвода, в кошеве кроме кучера сидели двое: молодой казак в форменном полушубке и пожилой, с окладистой бородой человек в романовской черной шубе, в папахе из серой мерлушки и с насекой в руке.
— Станичный атаман, — шепнул Федорову Аксенов, — знаю его, вахмистр Пичугов.
Тронув насекой возницу, атаман приказал ему остановиться. Старший конвоя также распорядился сделать остановку и, приложив руку к папахе, приветствовал атамана:
— Здравия желаю, господин станичный атаман!
Ответив на приветствие кивком головы, атаман спросил, не выходя из кошевы:
— Что за люди?
— Бунтовщики, господин атаман. Это те, которые восставать задумали. Ночесь мы их забрали с боем, пятерых ихних убили, а этих вот с пикетом от есаула Белоногих приказано в отдел предоставить. Тут и главарь их Федоров.
— И вы их вот таким манером гнали, связанных?
— Так точно, господин атаман, как, значить, есаул распорядились…
— И не стыдно вам? — Не дав и договорить ретивому служаке, атаман укоризненно покачал головой: — Десять молодцов вас — и восьмерых безоружных испугались, руки им связали! А еще казаками называетесь, эх вы-ы, рохли! Развяжите их сейчас же, не срамитесь перед добрыми людьми.
Приказ этот охотнее других принялся выполнять разговорчивый дед. Атаман опять тронул ямщика концом насеки:
— Езжай.
Глава XX
Арестованных федоровцев поместили на ночь в здании Будюмканской школы. Крепко спали они в эту ночь, умаявшись за день от столь тяжкого перехода. В отличие от них, не спалось на этот раз станичному атаману Пичугову. Не спалось потому, что пакет, который вручил ему старший конвоя, был адресован в Нерчинский Завод, войсковому старшине Конецкому, с которым у атамана были давние счеты еще со времен русско-японской войны. Однажды при переправе через реку Ялу сотня под командованием вахмистра Пичугова прикрывала и сопровождала обозы интендантства. Все шло хорошо, обозы переправили благополучно, потерь никаких не было. На второй день Пичугова вызвал к себе помощник дивизионного интендантства есаул Конецкий, был он очень любезен, угостил вахмистра ханшином и хорошим обедом, а затем предложил ему подписать акт о списании войскового имущества. Не искушенный в таких делах вахмистр ужаснулся, прочитав в акте, на какую крупную сумму списывалось обмундирование, продовольствие и фураж, якобы потопленные при переправе через реку. Пичугов мало того, что отказался подписать подложный акт, но и сообщил об этом своему сотенному командиру, а тот в свою очередь командиру полка. Казалось, что Конецкому не избежать больших неприятностей, но все обошлось для него благополучно, как был он, так и остался в интендантстве до конца войны, а на несговорчивого вахмистра затаил злобу. Правда, с этого времени прошло пятнадцать лет, много воды утекло за это время. Пичугов уже почти забыл о случае с Конецким, и вдруг пакет на имя этого мерзавца, да еще и с арестованными, поднявшими восстание как раз в станице, атаманом в которой он, Пичугов, давний недруг Конецкого. Было от чего призадуматься вахмистру Пичугову. Да еще неизвестно, что написал в своем донесении Белоногих, может быть, и кляуза какая-нибудь на атамана Аркиинской станицы?
