Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 106
Осада испанского форта индейцами. Старинная гравюра.
Кибан позвал Гуаму, и он вернулся в пещеру. До глубокой ночи там светился огонь…
Баракоа — первый из семи городов, основанных на Кубе Диего Веласкесом еще в 1514 году. Город имел важное значение, так как был расположен на восточном побережье и связывал Кубу с Эспаньолой.
Через несколько дней от Баракоа осталась груда дымящихся развалин. Город был сожжен почти дотла. Остатки разгромленного гарнизона испанцев бежали к побережью, а оттуда переправились на Эспаньолу.
— Я хорошо отомстил за отца, — с трудом говорил тяжело раненный Намуна, когда отряд вернулся в горы. — Проклятые испанцы не скоро забудут удары сына великого вождя Атуэя. Теперь я могу спокойно умереть…
— Ты будешь жить, — ответил Кибан, перевязывая раны Намуны.
— Пепел Баракоа… — сказал Гуама. — Не думайте, что испанцы простят нам его гибель. За один год — два города. Впереди большие битвы.
Гуама был прав. Колонисты, получив помощь с Эспаньолы, сильно укрепили остальные города и селения восточных провинций Кубы.
Теперь уже Гуама не распускал своих отрядов, а держал в боевой готовности, снабдив их оружием, отнятым у испанцев в последних сражениях.
Но пришла беда… Встревоженный Кибан сказал однажды вечером Гуаме, когда они были вдвоем в пещере:
— В отряде Аруба было три случая черной болезни. Я велел отделить больных.
— Правильно, Кибан. Немедленно сожги одежду больных. Остальных переведи в дальнюю пещеру над озером. Мы не можем подвергать опасности всех воинов.
На этот раз черная болезнь унесла почти половину людей из отрядов Гуамы. Он был безутешен. Он даже хотел бы сам заболеть и умереть, чем видеть, как гибнут лучшие его воины! Впервые в жизни им овладело отчаяние.
«Сколько лет я провел в этих мрачных ущельях! Молодость прошла в непрерывных стычках и сражениях с испанцами. Ко мне приходили все те, кто не хотел сдаваться на милость колонистов и быть рабом! Я стал для моих воинов отцом и братом, а теперь… не могу спасти их от смертельной болезни. Бартоломе, друг мой, скажи, что мне делать?»
Гуама отказывался от пищи и так упал духом, что Кибан опасался за его жизнь и рассудок.
— Сын мой, — говорил старик, — я сам страдаю не меньше тебя, когда вижу, что погибает цвет наших воинов, молодые и сильные… Но ты не должен поддаваться горю. Помни, что впереди битвы с испанцами. Кто поведет нас, если тебя не будет? Ты не имеешь права умирать.
Постепенно болезнь покинула лагерь. Гуама опять стал прежним, только новые морщины на лице и седые пряди в черных волосах говорили о пережитом. Снова отряды готовились к сражениям.
Но Гуама не знал, что раздраженные и напуганные испанцы решили покончить с мятежным касиком, который столько лет держит в страхе все восточное побережье Кубы.
Гуама не знал, что с Эспаньолы пришли внушительные подкрепления, которые вызвал новый губернатор Кубы.
Гуама не знал, что карательной экспедицией будет командовать капитан Мануэль де Рохас, имевший за плечами годы борьбы с мятежными индейцами в Новом Свете.
Когда весной 1533 года разведчики Гуамы донесли ему, что отряд испанцев вышел из Сант-Яго и движется по направлению к Баракоа, он решил внезапно обрушиться на этот отряд и уничтожить его.
Удар индейцев, как всегда, был стремительным, и испанцы сначала дрогнули под их натиском. Потом завязался бой… Индейцы, вооруженные так же, как и испанцы, аркебузами, мечами и арбалетами, уступали лишь в одном: у Рохаса из 150 солдат было 50 конных. Это предрешило исход битвы. Индейцы вынуждены были отступать, нанося при этом тяжелые удары испанцам. Разгоряченный боем Гуама, крикнув: «Победа или смерть!» — бросился вперед и вступил в поединок с самим Рохасом. Выстрелом из аркебуза Гуама ранил коня. Конь упал, придавив собой всадника. Гуама на секунду вздрогнул: раненный серый конь так напомнил ему Фуэго… Но неожиданно Рохасу удалось приподняться, и он в упор выстрелил из аркебуза в грудь Гуамы. Без единого вздоха замертво упал отважный воин.
…Отряд Гуамы вернулся в горы. Убитого вождя похоронили в пещере, где он прожил столько лет, сражаясь за свободу своей родины.
Потеряв Гуаму, отряд распался. Некоторые индейцы вернулись в свои селения, многие остались жить в горах. Старый Кибан решил пробраться в Санто-Доминго и передать Бартоломе о том, что Гуамы не стало.
В монастыре доминиканцев Кибан не нашел Бартоломе. Приор сказал старику, что Бартоломе теперь находится в Перу, очень далеко от Эспаньолы. Если Кибан хочет, он может остаться в монастыре, или приор поможет ему устроиться на каравеллу, идущую в Сант-Яго де Кабальерос, город в Гватемале, куда должен был по пути из Перу заехать Бартоломе.
Но старый индеец покачал головой:
— Нет, благодарю тебя, у меня не хватит сил. Я боюсь умереть вдали от Кубы и Гуамы. Я должен вернуться к нему. А тебя прошу лишь об одном: расскажи Бартоломе о последних годах жизни Гуамы и об его гибели. Пусть память о самом благородном и отважном сыне Кубы не умрет вместе со мной. Бартоломе напишет о нем. И люди узнают и не забудут о Гуаме…
И Кибан, как ни уговаривал его приор остаться, через несколько дней ушел.
До окраины Санто-Доминго провожал его Хасинте. На прощанье старики крепко обнялись.
— Бартоломе наказывал мне тогда, в Баракоа, беречь Гуаму, а я… я не уберег его… — и Кибан заплакал.
Хасинте и сам не мог удержать слез при мысли о том, что не стало Алонсо, доброго и смелого, который так пришелся по сердцу всем в севильском доме Лас-Касасов. А как будет горевать Бартоломе, когда узнает о гибели своего названого брата!
