Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 131

— Ну что вы говорите, Родриго! Разве вы забыли, как недавно сам король потерпел поражение в деле своего секретаря Вируэса, которого преследовала инквизиция? Недаром наш выдающийся ученый Луис Вивес писал своему другу Эразму Роттердамскому: «Мы живем в очень тяжелое время: в Испании нельзя ни говорить, ни молчать без опасений». Знаете ли вы, что в юности Карлос склонялся к упразднению инквизиции?

— Так почему же, во имя всех дьяволов, он этого не сделал?

— Родриго, друг мой, никто не ответит вам на ваш вопрос. И сам король, вероятно. Когда-то, много лет назад, в Толедо один чистый юноша спросил у другого: «Зачем в Испании инквизиция?» И я ответил Алонсо, ибо вы догадываетесь, что это был он: «Я не знаю, не понимаю, зачем в Испании инквизиция!» И хотя с тех пор прошло более полувека, я отвечу так же: «Родриго, я не знаю, я не понимаю, зачем Испании нужна инквизиция, и все же должен идти на ее судилище!»

Перед инквизиционным трибуналом

Tantum religio potuit audere malorum!

Лукреций

Великий инквизитор, его преосвященство архиепископ севильский дон Фернандо де Вальдес, решил слушать дело Бартоломе Лас-Касаса при закрытых дверях. Накануне он имел беседу с председателем трибунала.

— Король благоволит к этому Лас-Касасу, — сказал он тоном осуждения, ибо давно был с королем в натянутых отношениях, — и я не хочу устраивать открытого аутильо.

— Но тем не менее, — добавил председатель, — король в свое время убрал неугомонного старика в Чиапас, назначив епископом подальше от Кастилии!

Нехорошая усмешка появилась на лице великого инквизитора:

— Быть может, король надеялся, что кое-кто из колонистов Чиапаса охладит своего не в меру горячего епископа!.. Я хочу, чтобы вы, для устрашения Лас-Касаса, заслушали одновременно дело Хуана Хиля, известного под именем доктора Эгидия, мерзкого еретика-лютеранина.

На аутильо, хотя оно считалось закрытым, по особым приглашениям были вызваны виднейшие ученые и богословы Вальядолида, так как «к вящей славе господа бога и католической веры, святейшая инквизиция устраивает торжественный трибунал, приравненный к богослужению». Отказаться от приглашения было равносильно навлечению на себя подозрения.

Аутильо предшествовал унизительный обычай: через весь город к собору Сан-Пабло, где обычно заседал трибунал, шла процессия судей-инквизиторов и обвиняемых.

Впереди процессии медленно двигался отряд вооруженных копьями и алебардами солдат, как их называли, «защитников веры». Монахи инквизиционного трибунала несли огромное распятие зеленого цвета. Затем шли члены суда, чиновники, приглашенные… А за ними шли обвиняемые; их было двое. Лас-Касас, поверх одежды которого было накинуто позорное санбенито (балахон в виде мешка с красными крестами), и доктор Эгидий, заключенный уже два года в тюрьму, в желтой рубахе с черным крестом, босой, на голове короса — высокая шапка с намалеванными чертями. В руках оба «преступника» несли незажженные зеленые свечи — символ инквизиции.

Бартоломе шел низко опустив голову от скорби и стыда. Не за себя, конечно, а за окружающих, за бледное больное лицо Эгидия, за эти дурацкие накидки… Говорят, что судилище будет торжественным: святая инквизиция любит театральность и пышность даже в позоре и смерти.

— Мы пришли, — шепнул ему один из монахов-инквизиторов, — сейчас входим в собор.

Бартоломе так задумался, что не заметил, как процессия подошла к собору Сан-Пабло, громада которого подавляла своим мрачным великолепием.

— Я пригласил вас явиться лично для ответа на обвинение, направленное против вас прокурором святого трибунала по делу, относящемуся к католической вере! — внушительно и громко произнес председатель трибунала, когда все — и судьи, и обвиняемые, и приглашенные — заняли свои места.

Судьи-квалификаторы, на обязанности которых лежала оценка действий, печатных или рукописных трудов обвиняемых в ереси или иных преступлениях против святой веры, сидели перед своими длинными столами. На столах высилась груда книг и документов, изъятых из личных бумаг Лас-Касаса.

Председатель приступил к судилищу. Первым, по указанию великого инквизитора, допрашивали доктора Эгидия.

— Клянетесь ли вы богом и этим святым крестом говорить истинную правду? — спросил прокурор.

— Да, я клянусь, — ответил Эгидий слабым, но ясным голосом.

— Как вас зовут?

— Хуан Хиль, по прозванию доктор Эгидий.

— Сколько вам лет?

— Сорок семь.

Несчастный Эгидий! Что сделало с ним двухлетнее заключение в тюрьме, допросы, пытки… В свои сорок семь лет он выглядел дряхлым, больным стариком. Лас-Касас вспомнил, что теологи считали Эгидия одним из самых талантливых ученых Кастилии. Его называли новым Томасом Аквинским… Вот, видимо, главная причина его ареста.

— В своих проповедях, подсудимый, вы высказывали мысли, противные истинной вере, — продолжал прокурор. — Вы учили лютеранской ереси!

— Я не признаю себя лютеранином, ваше преосвященство, ибо всегда оставался верен догматам католической религии, — ответил Эгидий. — Даже его величество король, доверяя мне, два года назад назначил епископом Тортосы…

Прокурор насмешливо перебил Эгидия:

— Слава всевышнему, Тортоса была вовремя избавлена святой инквизицией от епископа-еретика! Вы должны признаться в ереси!

Эгидий едва держался на ногах от слабости. Он еще больше побледнел, но ответил твердым голосом: