Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 68
— Христиане по природе своей жестоки и бесчеловечны! — ответили воины.
— Нет, не только потому! — сказал касик. — А потому, что у них есть бог, которому они поклоняются, которого они ставят превыше всего! И во имя этого бога они закабаляют и убивают нас. Вот он, этот бог! — и Атуэй показал на большую корзину с золотыми украшениями, что стояла возле него.
— Вот здесь находится христианский бог! — продолжал касик. — Положите сюда все золото, что есть у вас, у ваших жен и дочерей!
И индейцы, и мужчины и женщины, стали срывать с себя золотые украшения и кидать их в корзину. Когда она была доверху наполнена золотом, касик сказал:
— Если мы оставим себе этого христианского бога, то, чтобы отнять его, испанцы убьют нас! Бросим его в реку!
Тяжелая корзина была сброшена в глубокие воды реки… Алонсо думал: «Какую постыдную славу заслужили христиане своей жадностью и жестокостью! Какую жалкую славу заслужил себе добрый христианский бог!»
История Алонсо возбудила общий интерес, и ему приходилось не раз рассказывать о своих приключениях. Матаока, дочь Атуэя, затаив дыхание слушала Алонсо: несмотря на свою молодость, он успел столько увидеть и пережить! И, хотя любимая книга Петрарки осталась на груди мертвого Хукеро, память Алонсо сохранила множество прекрасных песен и стихов, и часто он переводил их на аравакский язык восхищенной Матаоке…
И вот однажды она прямо сказала ему, назвав его прежним именем:
— Гуама! Мы все — изгнанники с родных земель. Мы полюбили тебя как родного. Останься с нами и войди в нашу семью. Ведь у тебя никого нет. Ты найдешь снова мать и отца, а я… я буду тебе хорошей женой.
— Матаока, я не желал бы для себя лучшей жены и лучшей семьи. Благодарю тебя за это. Но имеем ли мы право думать сейчас о себе, о своем счастье? И долго ли нам суждено будет пробыть вместе? Я был мертв среди мертвых, но я возродился к жизни не для счастья, а для мести. Прости меня и пойми… Поверь, что никакой другой девушки не будет в моей жизни!
Матаока слушала, опустив голову, чтобы скрыть слезы. Но она понимала его…
Атуэй решил увести отряд в леса Баракоа. Но не успел он покинуть побережье, как испанцы обнаружили мятежников. На берегу реки Яры в неравном и жестоком сражении одни индейцы были убиты, другие захвачены в плен, и только маленькой горсточке удалось скрыться. Семья Атуэя погибла, кроме младшего сына Намуны. Сам Атуэй был схвачен и казнен испанцами.
Один из воинов Атуэя, чудом избежавший смерти, рассказывал о последних мгновениях жизни своего вождя:
— Его привязали к столбу и у ног положили сухие ветки. Когда огонь уже лизал ноги Атуэя, к нему подошел монах, и я слышал, как он сказал вождю: «Ты подымешься на небо, где слава и вечный покой, а если не примешь святой веры, то попадешь в ад, где мучения и пытки». Атуэй подумал и спросил монаха: «Есть ли на небе христиане?» И монах ответил ему, что есть, но только хорошие. Тогда Атуэй, не задумываясь, крикнул, что не желает на небо, а хочет в ад, лишь бы не находиться там, где христиане!
Погибла нежная Матаока, погиб мужественный Атуэй, погибли его смелые воины. Эти трагические события еще более укрепили решение Алонсо уйти в горы Баракоа. Но уйти не для того, чтобы скрываться там, а для того, чтобы сражаться…
Казнь касика Атуэя. Старинная гравюра.
— И я собрал отряд смелых и верных людей, готовых отдать жизнь за свободу, — говорил Алонсо. — Сначала нас было несколько человек. Мы уходили все дальше и дальше в горы. Баракоа, как ты убедился, неприступен для неприятеля. Обнаружить нас почти невозможно. Сейчас у меня двадцать воинов, но станет еще больше. Я учу их более искусной войне, чем ведут мои братья. Мне пригодились те книги, что ты давал мне читать в Кастилии. Я понял, что против вооруженных до зубов испанцев в открытом бою мы бессильны. Как стаю птиц, рассеют нас испанцы, сколь много бы нас ни было! Но я считаю, что нам нужна такая война, какую вели твои предки кельт-иберы против римлян и варваров. Нам нужно научиться внезапно ударять испанцев небольшими отрядами. Разрушать города, сжигать дома, уничтожать склады с припасами. А мы будем неуловимы как ветер!
— А оружие? — спросил Бартоломе. — Ты забыл, что стрелы против аркебузов…
— Мы добудем его в боях, Бартоломе. Я уже обучаю воинов обращаться с аркебузом и шпагой. И, клянусь честью, у них это получается не хуже, чем у кастильцев!
— И ты думаешь, что набеги вынудят испанцев уйти с Кубы?
— Мы сделаем жизнь испанцев на нашей земле невыносимой. Мы лишим их спокойного сна. Мы не дадим им пищи. За каждым деревом, в каждом ущелье будет таиться для них опасность. Мы заставим их бояться собственной тени. Они будут содрогаться от пения петуха, ибо не будут знать, не в последний ли раз они его слышат! Все они — жалкий сброд, который может тиранить лишь слабейших. И они уйдут!
— Алонсо, друг мой, но есть более сильный враг, чем сброд бандитов и грабителей, — есть регулярные войска испанской короны.
— Я хорошо изучил нравы испанцев, попавших к нам. Жажда золота и власти у них превыше всего: долга, чести, милосердия. Сами генерал-капитаны королевских войск здесь превращаются в таких же грабителей, как и бывшие каторжники!
— Ты прав, многие именно таковы. Я стал священником, чтобы иметь возможность бороться против насильников, нарушающих божеские и королевские законы. И я сейчас капеллан в отряде Нарваэса.
