Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 76

— Я не хочу пугать вас, Бартоломе, возможно, это старость, или я плохой воин, и у меня просто не хватило сил. Но ведь и «бургосские законы», которых я добился, звучат как насмешка над всеми моими стараниями!

И Монтесино напомнил Бартоломе о некоторых статьях этих законов. Остался принудительный рабский труд индейцев на рудниках; всех индейцев переселяли в новые дома, а старые поселки сожгли, чтобы отнять у индейцев надежду найти там убежище, если у них появится желание убежать от своих хозяев. В законах было сказано, что захваченных в рабство индейцев-карибов можно клеймить раскаленным железом, «дабы не смешать их с мирными индейцами».

— И самой смелой была статья о том, что энкомендеро не имеет права бить индейцев палкой и должен их кормить, — с горечью сказал Монтесино. — Вот вы, Бартоломе, юрист, человек, изучавший право, что вы скажете об этих законах?

— Они походят скорее на беззаконие, облеченное в форму закона! Но все равно, Антонио, меня не пугают трудности. Быть может, это солдатская кровь моих предков, но я чувствую, что не побоюсь скрестить оружие ни с королем, ни с его советниками! Сам дьявол не страшит меня, когда я знаю, что прав!

На родине

Я отдаюсь знакомым ласкам ветра

И созерцаю вид родных холмов!

Петрарка

С каким волнением стоял Бартоломе на палубе каравеллы, когда она через два месяца, в конце декабря 1515 года, подходила к севильской гавани. Тринадцать лет назад он прощался с родными берегами и отплывал в неведомый Новый Свет. Все пережитое отошло, и только чувство невыразимой радости охватило его. Он — на родине!

Из гавани Бартоломе отправился к сестре. Вот знакомые ворота с гербом… Кажется, еще больше стало во дворе голубей. Это Нис? Нет, нет, старого Ниса давно уже нет, вероятно, это его сын.

Чей знакомый голос доносится из открытых окон кухни? Тетушки Мархелины! А кто этот красивый мальчик, который играет с собакой? Неужели маленький Франсиско, его племянник?

Мальчик увидел Бартоломе:

— Вы к моему отцу, сеньор? Его нет в Севилье.

— А где же твоя мать? — спросил Бартоломе, любуясь племянником.

— Мама? Она здесь, в патио, я позову ее, если хотите.

— Подожди, — остановил его Бартоломе. — Ты не узнаешь меня? Ну-ка, подумай, кто может приехать из Индии?

— Дядя Бартоломе, как же я вас сразу не узнал! — и Франсиско бросился на шею Бартоломе. — Как будет рада мама! Мама, мама, — кричал он, — смотри, кто приехал! — и он увлек дядю в патио.

На зов сына вышла донья Луиса, немного располневшая, но по-прежнему привлекательная своей яркой красотой андалузки.

— Бартоломе! — со слезами воскликнула она и горячо обняла брата. — Как мы давно не виделись с тобой! Как ты похудел, как загорел. Боже, ведь прошло двенадцать лет!

— Тринадцать, дорогая Луиса, — ответил Бартоломе, — ровно тринадцать лет, как я покинул вас!

— Ты ведь приехал совсем, дорогой брат?

— Нет, Луиса. Я должен вернуться в Индию после того, как выполню все то, для чего я приехал в Кастилию. Скажи мне, где сейчас двор?

— Его высочество король очень болен. Вторая женитьба, видимо, была ему не на пользу. Из Бургоса двор переехал сейчас в Пласенсию. Но примет ли король тебя?

— Посмотрим. Для этого мне нужны рекомендательные письма от архиепископа севильского де Деса. Скажи мне, сестра, а где мой друг Леон Бернальдес? Из редких писем многого не узнаешь.

— После смерти каноника Андреса Леон удалился от дел, живет с семьей в Галисии, в поместье, полученном Тересой в приданое.

— У Леона много детей?

— О да, бог его не обидел: растут три сына и две дочери. Не то что у нас, — и глаза доньи Луисы наполнились слезами. Она потеряла недавно маленькую дочь.

— Не грусти, мама, — и Франсиско обнял мать, — вот подожди немного, я женюсь, и у тебя будет дочь!

— Каков? — улыбнулся Бартоломе. — Тебе только шестнадцать лет. Еще надо много лет учиться в университете, а потом думать о женитьбе!

— А ты, мой бедный брат, — спросила Луиса, когда Франсиско убежал, играя с собакой, в сад, — ты по-прежнему одинок? И ты стал священником…

— Не надо, дорогая сестра, — мягко остановил ее Бартоломе, — не надо. Моя жизнь теперь будет, надеюсь, не бесполезной!

И он рассказал сестре о своих делах и намерениях.

— О пресвятая дева! — воскликнула Луиса. — Что ты сделал, Бартоломе? Ты лишил себя своего состояния? И здесь, в Севилье, ты отказался от всего, завещав наследство Франсиско! Но у тебя есть родной дом, брат, ты должен жить вместе с нами, ты — член нашей семьи!

— Благодарю, Луиса, но мне ничего не нужно. Я буду всегда помнить твои слова, но теперь мне не нужен дом. Сестра, если бы ты видела этих несчастных матерей-индианок! Ты поймешь горе матери, теряющей дитя! Я видел не десятки, не сотни, но тысячи погибших детей. Могу ли я молчать и жить в богатстве и довольстве там, в Индии?

— Твоя совесть подскажет тебе, как надо жить. Наш дорогой отец верил в тебя… и я тоже верю. Но помни, что я сказала тебе: это — твой дом! — ответила Луиса.

— Я знаю, сестра, я буду всегда помнить. Но ты не спрашиваешь меня, нашел ли я нашего Алонсо?

— Но ведь ты писал, что бедный мальчик умер там, на рудниках.

— Нет, сестра, он чудом спасся, и я нашел его!

И Бартоломе рассказал сестре и Франсиско историю спасения Алонсо. В патио вошел слуга:

— Вас спрашивает какой-то монах, сеньор!