Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 78
Геродиан
В холодном свете луны показались вдали Пласенсия, раскинувшаяся на холме, у подножия которого протекала прозрачная Герта. От северных ветров город защищен снежными отрогами Сьерры-Бехар и Сьерры-де-Гредос. Пласенсия, так же как и Авила, обнесена толстыми крепостными стенами. Но Пласенсия не казалась такой мрачной, как Авила, и по праву считалась одним из красивейших городов Испании.
Резиденция короля Фернандо находилась в величественном старинном дворце, построенном более четырехсот лет назад Альфонсо VI, королем Кастилии и Леона.
Оставив усталого коня у привратника, Бартоломе направился во дворец. Там он вручил одно из своих рекомендательных писем офицеру королевской стражи. Ему недолго пришлось ждать. К великому удивлению Бартоломе, король выразил желание принять его сейчас же, ночью. Старого и больного Фернандо мучает бессонница, объяснил по дороге словоохотливый офицер, и его высочество рад делам, отвлекавшим его от мрачных мыслей.
Паж ввел Бартоломе к королю. Огромное королевское ложе занимало чуть ли не половину спальни. Освещалась она мерцающим огоньком светильника, вставленного в чашу из венецианского стекла, которая спускалась с потолка на золотых цепях.
В спальне было жарко и душно. В углу курились ароматные смолы. Около ложа стояли два серебряных брасеро. Раскаленные угли бросали красноватые блики на темное парчовое покрывало.
Бартоломе почтительно остановился у дверей. Король приказал принести свечей и пригласил Бартоломе подойти поближе. Бартоломе подошел к ложу короля и преклонил колено.
— Встаньте, лисенсиат. Кардинал просит принять вас. С чем вы пришли ко мне?
— Ваше высочество! Я пришел умолять вас оказать помощь Индии. Положение в колониях требует этого. Правители Индии, ваши наместники, все колонисты ведут себя по-прежнему как завоеватели, а порабощение индейцев называют «умиротворением». Страна разрушается, индейцы гибнут…
— А что же Диего Колон, контролер Пасамонте? — спросил король.
— Вы ведь знаете, ваше высочество, Диего Колона: он — достойный и честный человек, но мягкосердечен и слабого характера. А дон Пасамонте занимается в Индии только выколачиванием денег и меньше всего думает о сохранении богатств страны.
— Хорошо, Лас-Касас, я приму вас еще для более подробного доклада. Мне придется скоро направиться на юг, в Севилью. Как-нибудь после рождества вы навестите меня еще раз… — и король устало откинулся на подушки.
Бартоломе оставил королю письма кардинала в Совет по делам Индий и удалился. Но случилось так, что больной король, не читая этих писем, через несколько дней отдал их секретарю Совета по делам Индий — Лопе де Кончельосу, человеку ловкому и умеющему лавировать среди подводных камней придворных интриг. Говорили, что для президента Фонсеки, высокомерного и мрачного по натуре, такой секретарь, как Кончельос, был незаменимым.
— Не тревожьтесь, сеньор, — успокаивал он Бартоломе, когда тот просил его ускорить рассмотрение дел, — ручаюсь вам, что нет оснований для беспокойства! Не пройдет и нескольких дней, как его преосвященство дон де Фонсека вернется из Бургоса, где он председательствует на сессии кортесов вместо больного короля… Тогда мы займемся вашим делом. Оно в верных руках!
Но шли дни… Сессия кончилась, и Фонсека прибыл в Пласенсию. Король болел и собирался к переезду на юг. Письма лежали без движения у Кончельоса.
Наконец, после Нового года, не в силах более ждать, Бартоломе обратился к духовнику короля:
— Ваше преосвященство, помогите мне! Если испанцы в Индии когда-либо плакали от горя, то индейцы плачут кровавыми слезами отчаяния!
— Я знаю о положении дел в Индии от брата по ордену Педро Кордова, — ответил капеллан. — Я понимаю ваше нетерпение. Но король сейчас занят мыслями только о своей болезни. Смерть сторожит его у порога… И все равно дела Индии будет решать епископ Фонсека. Вам не миновать его. Попытайтесь попасть к нему, а я поговорю с его высочеством. И не удивляйтесь, лисенсиат, способу ведения дел при королевском дворе. Медлительность испанских министров приведет когда-нибудь к крушению мира!
И снова Бартоломе пошел к Кончельосу:
— Я прошу вас, сеньор, доложите епископу Фонсеке, что я хочу его видеть.
Кончельос заметно смутился. Он знал, что епископ совсем не расположен принимать каких-то приезжих колонистов из Индии.
— Это очень трудно, сеньор Лас-Касас! Его преосвященство очень занят. Я попытаюсь что-либо сделать, но…
— Слушайте, Кончельос, в конце концов ваш епископ не папа и не король! И я требую приема, ибо неотложные дела заставили меня проделать путешествие из Индии в Кастилию вовсе не для того, чтобы бесконечно ждать и ждать… Запомните это!
Кончельос в душе послал к дьяволу этого беспокойного лисенсиата, но сладко улыбнулся ему в ответ:
— Ну что вы, сеньор, разве я противоречу вашим желаниям? Я все устрою, не тревожьтесь.
— Хватит, Кончельос. Если завтра меня не примет епископ, то… — и Бартоломе угрожающе посмотрел на секретаря.
Кончельосу ничего не оставалось сделать, как назначить Бартоломе прийти завтра утром во дворец к его преосвященству.
Фонсека занимал великолепные покои во дворце епископа Пласенсии. Эти покои по своему убранству могли поспорить с королевским дворцом. Бартоломе ввели в приемную, и он остался один. Он стоял у окна с темно-красными шелковыми занавесями, шитыми золотом, и думал, что слезы индейцев и здесь отлились звонкой монетой в кошелек епископа. Ему пришли на память слова римского философа Катона: «Воры, обокравшие частных лиц, проводят жизнь в острогах и цепях, а общественные воры — в золоте и пурпуре…»
