Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 79

Появился Кончельос, как всегда изысканно учтивый:

— Я доложил его преосвященству о вас, сеньор Лас-Касас. Но придется подождать… Там находится епископ Бадахо.

Бартоломе вдруг вспомнил рассказ Леона о том, как Адмирал Колон за что-то в сердцах поколотил казначея Фонсеки. Честное слово, если этот каналья Кончельос будет водить его за нос, он способен сделать то же, что и Адмирал.

Вероятно, мысли Бартоломе отразились на его лице с такой ясностью, что Кончельос поспешил уйти.

Бартоломе стал ждать. Ждал он очень долго. Несколько раз открывалась дверь из приемной в комнату епископа. Какие-то придворные входили и выходили оттуда, но его не звали… Наконец Кончельос пригласил Бартоломе к епископу. Усталый, голодный, измученный ожиданием, вошел Бартоломе к Фонсеке. За большим дубовым столом сидел, слегка наклонив голову, худощавый и бледный человек, с очень мрачным и надменным выражением лица. Он что-то писал и даже не поднял глаз, когда Бартоломе вошел.

«Вероятно, у преосвященства больная печень, потому-то он всегда так желт и мрачен», — не без злорадства подумал Бартоломе, который сам никогда не болел.

Фонсека, наконец, кончил писать. Держа в пальцах, украшенных перстнями, перо, он не предложил Бартоломе сесть и спросил небрежным тоном:

— Итак, лисенсиат, с чем вы пришли ко мне?

— Ваше преосвященство, я пришел просить защиты и помощи от лица тысяч несчастных.

— Вот как! Могу позавидовать этим несчастным, у которых столь хороший адвокат, как вы, — знаток, как мне помнится, римского права!

— Не смейтесь, ваше преосвященство, — Бартоломе старался говорить спокойно. — Эти несчастные — семь тысяч погибших детей, замученных голодом и нищетой на Кубе. Об этом надо знать вам и королю!

— Что за абсурд! Какое дело до этого мне, и какое королю?

Бартоломе вспыхнул и, откинув все приличия, вскричал:

— Вам нет дела до этого, и нет дела королю? Умирают дети от голода и жестокости, а вам все равно? О, великий боже! Тогда кому же есть дело до этого?

Фонсека ничего не ответил, положил перо на стол и встал, показывая, что беседа окончена. Бартоломе, не прощаясь, вышел от епископа.

«Какое несчастье, — думал он. — Может быть, на свете есть плохие епископы, и даже не один… Но как ужасно, что именно от этого одного плохого епископа зависит жизнь и будущее целых народов!»

Бартоломе решил вернуться в Севилью и там ждать короля. Когда он по приезде туда рассказал Антонио Монтесино о встрече с Фонсекой, тот огорченно покачал головой:

— Мне кажется, дорогой Бартоломе, что вы сделали не совсем удачное приобретение, а именно — врага на всю жизнь. Этот Фонсека слишком высоко стоит и не таков, чтобы забыть о том, что вы осмелились его поучать!

— Я не боюсь Фонсеки, хотя он вознесен так высоко!

— Но он станет вам мстить. Помните, что дела Индии в его руках.

— В этом вы правы, Антонио. Быть может, я совершил ошибку, не сумев спокойно поговорить с Фонсекой. Но я был измучен ожиданием, а его пренебрежительное высокомерие и бездушие лишили меня самообладания… Но не месть его страшна, а то, что участь индейцев в таких жестоких руках, как руки Фонсеки и ему подобных!

Протектор индейцев

Когда одну из наших сил душевных

Боль или радость поглотит сполна,

То, отрешась от прочих чувств вседневных,

Душа лишь этой силе отдана.

Данте

23 января 1516 года умер Фернандо Арагонский, король Испании, пережив королеву Исабелу на двенадцать лет. Он так и не добрался до благодатного юга, а скончался по дороге, в местечке Мадригальос.

Бартоломе впал в уныние. Со смертью старого короля, проявившего некоторый интерес к положению в Индии, казалось, что никто не захочет заниматься этими делами. Епископ Фонсека старался очернить все то, что делал и говорил Бартоломе. Тогда решил он ехать во Фландрию, к молодому королю Карлосу, наследнику престола Испании.

Наследницей испанского престола стала дочь Фернандо и Исабелы Хуана, по прозвищу Безумная. Королева была больна и не способна заниматься управлением государства. Муж ее — Филипп Красивый Австрийский — умер еще в 1506 году. Испанский престол перешел к их шестнадцатилетнему сыну Карлосу, который жил и воспитывался во Фландрии.

Регент несовершеннолетнего короля — кардинал Хименес де Сиснерос, архиепископ толедский и великий инквизитор Испании, — как говорили, был человек дальновидного ума и большой учености. Бартоломе слышал, что Сиснерос был сторонником ограничения власти колонистов в Новом Свете, считая, что они своим произволом наносят ущерб интересам испанской короны.

Поэтому Бартоломе добился приема у регента и попал к нему в тот день и час, когда приехал из Фландрии воспитатель молодого короля Карлоса, Адриан Утрехтский. Он был назначен, до приезда короля в Испанию, соправителем регента.

Свой доклад Бартоломе делал по-латыни: дон Адриан не знал испанского языка.

— И если положение в Индии не будет исправлено, то разрушение страны неизбежно! — закончил свою речь Бартоломе.

— Возможно ли все это? — спросил пораженный фламандец.

— Увы, монсеньор, — ответил кардинал Сиснерос, — есть вещи еще более страшные, чем рассказано нам.

— Я готов ехать во Фландрию, ваше преосвященство, — сказал Бартоломе, — чтобы доложить об этом королю…

— Вам не придется ехать, лисенсиат, — возразил кардинал, — лекарство от болезней в Индии мы найдем и здесь, не так ли, монсеньор? — обратился он к фламандцу.