Жернова. 1918-1953. Вторжение - страница 130

И тут опять вроде бы забубнили. И вроде бы по-русски. Но кто этот русский — враг или друг? Нет, лучше обождать.

Бубнеж вскоре затих. Но было непонятно, ушли те, кто бубнил, или остались.

Время тянулось медленно. Алексей Петрович стоял, шевелил ногой, сгибал ее в колене, мял икру рукой, но это почти не помогало. В конце концов боль стала нестерпимой. Алексей Петрович вывалился из своего убежища и, держась руками за ветки, побрел вдоль обрыва туда, где обрыв заканчивался, виднелись камыши и, следовательно, имелась возможность выбраться на берег.

А солнце уже явно перевалило за полдень. Издалека слышалось мычание коров, такое мирное, что хотелось немедленно идти на это мычание, где должны быть свои, русские, люди, и, следовательно, защита и спасение. Но вместо этого Алексей Петрович, выбравшись на берег, направился в сторону от реки, туда, где виднелись густые кусты. Он прошел метров двести, хлюпая водой в сапогах и мало заботясь о том, увидят его или нет, и очутился на старой вырубке. Здесь из густой травы и мелкого березового подроста торчали толстые березовые же пни, вокруг пышно разрослась малина, в траве густо краснела земляника. Углубившись в вырубку, он обнаружил небольшую солнечную полянку, закрытую со всех сторон кустами и юными березками с вишневой корой, и решил, что здесь его уж точно не найдут. Раздевшись до гола, он выжал свою одежку и развесил на солнце. Потом то же самое проделал с содержимым своей сумки, в которую тоже попала вода. И неожиданно обнаружил там банку рыбных консервов и три сухаря, вспомнив при этом, что эту банку и сухари ему дал Шибилов, при этом ужасно смущаясь: «Так, на всякий случай, товарищ интендант третьего ранга. Мало ли что…» И вот это «мало ли что» случилось. Милый, милый Шибилов. Так не хотелось верить, что его убили.

И только в самом конце Алексей Петрович вспомнил о своем пистолете, который лежал на пеньке в мокрой кобуре. Слава богу, его когда-то научили разбирать эту машинку, и Алексей Петрович, вынув из кобуры тяжелую и бесполезную железку, принялся разбирать ее, прочищая носовым платком каждую деталь, а затем раскладывать их на пеньке для окончательной просушки. Точно так же он протер и каждый патрон и тоже разложил их на солнцепеке.

Вокруг него с противным гулом вились слепни и оводы, он едва успевал отбиваться от них, сперва давя кровососов на своем теле, затем отмахиваясь от них березовыми ветками. Покончив со всеми делами, Алексей Петрович встал на пенек и попытался обозреть окрестности. Отсюда была видна деревня, подступающие к ней поля и выпас, но уже без коров, и ни единой машины — ни в деревне, ни около. Судя по всему, немцы уехали по своим делам, им не было никакого дела до русского писателя Задонова. Но и писателю Задонову не было никакого резона оставаться на этой вырубке. Надо идти. Надо до темноты хотя бы выйти к селу Ракитино, сориентироваться, а дальше уж как получится. Но уходить, так ничего не узнав о своих товарищах, не удостоверившись, что никто из них не нуждается в его помощи, он не мог.

И Алексей Петрович, натянув на себя еще влажную одежду, водворив на свое место сумку и пистолет, двинулся, пригибаясь и прислушиваясь, к реке. Вокруг было пустынно и тихо. Вот бугорок, под которым он прятался. Действительно, с него хорошо видны и речка, и поле овса, но вылезать наверх совсем не обязательно: достаточно взять чуть в сторону от реки, как снова попадаешь в густые заросли ивняка. Если бы он сразу сообразил, что к чему, то не пришлось бы сидеть в воде. Да и немцам, видать, не с руки было гоняться за каждым русским.

А вот и место, где они разошлись в разные стороны с Шибиловым. Алексей Петрович пробежал по тропе метров сто, нашел две винтовочные гильзы, еще метров двадцать — и остановился: дальше начиналось совершенно открытое место. И он не рискнул выходить на него.

Точно таким же тяжелым бегом он вернулся назад и остановился на той же развилке, испытывая страх и непонятное волнение. Если немного продвинуться через кусты к полю, то там где-то оставался Сайкин. И Алексей Петрович, низко пригнувшись, а затем встав на четвереньки, добрался до этого места.

Он увидел поломанные кусты, фуражку Сайкина, несколько листов исписанной бумаги. Значит, Сайкина все-таки обнаружили. Возможно, он отстреливался: несколько пистолетных выстрелов Алексей Петрович слышал… Ага, вот, кажется, кровь. И больше ничего. Значит, они открыли вещмешок, заглянули, увидели пачки исписанной бумаги, может быть, попытались прочесть, ничего не поняли, но мешок забрали — мало ли что. И Сайкина тоже. Алексей Петрович собрал листы, сложил и сунул в сумку. Больше ему делать здесь было нечего.

Глава 18

Ночь Алексей Петрович провел в лесу у костра, который развел в глубоком овраге, — благо спички, завернутые в несколько слоев вощеной бумаги, не отсырели. Он съел банку рыбных консервов и раскисшие сухари, не оставив ничего на завтра. Ранним утром, когда низины затянуты туманом, полем ржи обошел село Ракитино, вышел к речке, — может, к той же самой, — и пошел вдоль берега, уверенный, что пусть лучше длиннее, зато надежнее. Вскоре речка с тихой водой углубилась в лес и превратилась в говорливый ручей. Но к полудню лес расступился, и впереди образовалось почти голое пространство, поднимающееся от ручья вверх на покатый холм. И ручей втекал в это пространство, разрезая его надвое. Теперь по берегам росла не только ольха, но и раскидистые снопообразные ивы. Да и ручей как-то незаметно опять превратился в маленькую речушку. Пересекать это пространство вместе с речушкой было боязно. Но и обходить его по кромке леса не имело смысла: сколько хватало глаз, везде лес обрывался желтеющими хлебами.