Жернова. 1918-1953. Вторжение - страница 129

— Давайте ваш вещмешок, — предложил он, останавливаясь.

— Нет-нет! Я сам, — с непонятным испугом отказался Сайкин.

— Немцы! — вскрикнул Шибилов и наддал ходу.

И, будто подтверждая его правоту, от леса забубукал пулемет, над головой засвистели пули.

Они уже подбегали к кустам, когда Алексей Петрович, оглянувшись, увидел, как из кузова одной из тупорылых машин спрыгивают солдаты, и это точно были немцы. И еще он увидел, как Сайкин, хватая воздух открытым ртом, уже не бежит, а идет, качаясь из стороны в сторону, а немцы бегут по полю, да так быстро, что убежать от них не сможет, пожалуй, и сам Шибилов.

— Да бросьте вы свой вещмешок! — вскрикнул Алексей Петрович, хватая Сайкина за плечи. — Не убежите!

— Там рукописи, — прохрипел тот и вдруг присел, встал на четвереньки и полез в кусты.

— Куда вы? Убьют!

Но Сайкин все лез и лез, раздвигая ветки и, похоже, уже не соображал, что делал.

— Бегите, я вас прикрою! — крикнул Шибилов, показав рукой в сторону реки.

И Алексей Петрович кинулся по еле приметной тропинке, петляющей между кустами, испытывая чувство вины перед Сайкиным и не зная, чем ему помочь. Он услыхал за своей спиной выстрел и догадался, что стреляет Шибилов. В ответ на его выстрел раздалось сразу несколько, затем от дороги опять забубукул пулемет. И снова выстрелил Шибилов, и Алексей Петрович понял, что тот уводит немцев за собой.

Тропа, между тем, приблизилась к реке, к сплошной стене тростника. Но Алексей Петрович, не задумываясь, бежал по тропе, надеясь, что она приведет его к спасению. Вот тропа пошла на подъем, и кусты сразу же оборвались, но до леса все еще было далеко. И он понял, что как только выскочит на открытое место, его тут же и заметят.

А сзади все стреляли и стреляли.

Оглядевшись, Алексей Петрович вспомнил, что пробегал мимо какого-то разрыва в камышах и, пригнувшись, потрусил назад, замирая от страха. При этом о своем пистолете он совершенно не помнил.

Вот и этот разрыв, утоптанная площадка, торчат из земли какие-то рогульки, а за ними вода, а на той стороне такой же камыш.

И Алексей Петрович, почти не раздумывая, шагнул в воду. Из истории он знал, что русские воины затаивались в воде, дыша через камышинку, и сейчас это знание всплыло в его мозгу, но себя с камышинкой во рту представить не мог. Он сделал один шаг, второй и тут же провалился почти по пояс. Торопливо выдернув из-под ремня полевую сумку, в отчаянии побрел вдоль неподвижной стены камыша, держа сумку над головой, с трудом вытаскивая ноги из вязкого ила. Шагов через пятьдесят камыш оборвался, и сразу же Алексей Петрович погрузился в воду по грудь. Он вспомнил, что в кармане гимнастерки у него удостоверение личности и партийный билет, что они могут размокнуть, и остановился. Достав документы, запихал их в сумку, в отдельный карман, где лежало командировочное предписание и еще какие-то нужные бумаги. Со всей этой возней он как-то позабыл, ради чего залез в воду, рискуя утонуть, хотя плавал неплохо, но раздетым, а тут во всей амуниции. И тут же почувствовал тяжесть пистолета, тянущего его вниз.

Можно было бы остановиться, но впереди виднелся бугорок, и если бы кто-то из преследователей поднялся на этот бугорок, его, Задонова, сразу же обнаружили бы. Зато под этим бугорком до самой воды спускались густые пряди каких-то кустов, и если до них добраться, лучшего убежища не придумаешь. И Алексей Петрович побрел к этим кустам.

А вода, между тем, добралась до самых плеч. Правда, дно стало твердым, но покатым, ноги с него съезжали в глубину. Алексей Петрович двигался медленно, цепляясь каблуками за глинистую почву. Вот они и кусты. Он протянул руку, ухватился за гибкую лозу. Подтянулся. Еще шаг и еще. Раздвинул ветки, протиснулся меж сухих колючих ветвей и замер. И только сейчас услыхал, что уже не стреляют, и вообще стало так тихо, что он различил тихое шуршание длинных метелок камыша и далекое мычание коровы. Может, немцы уже уехали и пора выбираться на берег? Пока он брел по плечи в воде, он как-то перестал думать о времени, а часы… он даже не посмотрел на них и не знает, как долго все это продолжалось.

И тут неподалеку раздался невнятный говор. Слов разобрать нельзя, но говорили не на немецком, а на каком-то другом языке. Потом последовал смех. Потом крики в той стороне, где были Сайкин и Шибилов. Потом выстрелы, но не из винтовки, а, скорее всего, из пистолета. И голоса стали удаляться, пропали вовсе, через какое-то время послышался рокот моторов, рокот этот то усиливался, то затихал, пока не растворился в тишине окончательно. Однако Алексей Петрович стоял не шевелясь: ему казалось, что где-то рядом сидят враги, молчат и ждут, когда он вылезет и обнаружит себя перед ними. Ведь они же видели, что их, русских, было трое. Не могли не видеть. Конечно, Шибилова и Сайкина убили или взяли в плен, но немецкое начальство непременно оставило засаду, чтобы взять и писателя Задонова. Потому что он для немцев важнее всех остальных. При этом Алексей Петрович не задумывался, откуда они могли узнать о нем: коли знает он, то наверняка знают и они. Потому что немцы. Потому что они дошли до Смоленска или подходят к нему, а для этого надо знать если не все, то очень и очень многое.

Осторожно, стараясь не потревожить ветки кустов, Алексей Петрович сдвинул рукав гимнастерки и глянул на часы — часы стояли. Уром он их заводил — это он помнил хорошо. Значит, они встали, попав в воду, и случилось это в одиннадцать часов семнадцать минут. До темноты еще далеко. Почему-то сводит икру левой ноги, хотя вода теплая и стоит он вполне основательно, то есть без напряжения, утвердившись на какой-то коряге. Сквозь листву виднеется неширокая, всего метров в пятнадцать-двадцать чистая от камыша полоса воды, на противоположной стороне песчаная коса, за ней довольно высокий берег, заросший ольхой и крапивой. Вот на косу опустилась серая цапля, сложила крылья и замерла, вытянув вверх длинную шею и острый клюв. Так она стояла очень долго, затем встрепенулась, опустила голову, что-то разглядывая под ногами, клюнула. Задрала голову, проглотила. Алексей Петрович пошевелился, пытаясь размять цепенеющую ногу, шевельнул кусты — цапля оттолкнулась и улетела. И он подумал, что если бы поблизости были люди, цапля бы сюда не прилетела, а коли ее испугало даже шевеление куста, то рядом никого не должно быть. Но даже это вполне логичное умозаключение ничего не меняло в его положении.