Жернова. 1918-1953. Вторжение - страница 138
— Но немецкий народ! — перебил Алексея Петровича Дрёмучев. — Народ тут ни при чем. Сам Сталин выражался в том духе, что мы воюем не с немецким народом, а с немецким фашизмом, что, мол, Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается…
— Сталин и не мог говорить иначе, — возразил Алексей Петрович. — Потому что Сталин политик, он должен смотреть в будущее и не имеет права обрубать все концы, связывающие нас с этим будущем. Но мы-то с вами не политики, и обязаны быть реалистами, потому что нам приходится сталкиваться с этими немцами, с этим народом, одетым в военную форму, а этот народ сегодня практически единодушен в том, чтобы захватить Россию и устроить тысячелетний рейх на ее территории. И вся жестокость, о которой свидетельствуют очевидцы, и вы сами в их числе, идет не только от Гитлера, но и от послушной его воле армии.
— Все это че-пу-ха! Вы, Алексей Петрович, просто напуганы, и ваши рассуждения есть рассуждения человека, потерявшего голову от страха.
— Леонтий! — снова прозвучал предостерегающий голос Куроедовой.
— Ах, Анна, оставь! Мы с товарищем… простите!.. с Алексеем Петровичем выясняем вопрос, как быть дальше. Нам, может быть, вместе придется… — И, обратившись к Задонову: — Вы, кстати сказать, в какую сторону направляетесь?
— На восток.
— На восток все-таки… Я так и знал. И это несмотря на все, что было и есть? Несмотря на истребление миллионов наших соотечественников в гражданскую войну, в период коллективизации? Несмотря на безвинную гибель вашего брата? Несмотря на наше бездарное командование, которое гробит армию, бросая ее, безоружную, на немецкие танки и пулеметы? Несмотря на нежелание народа воевать за Сталина и за жидовский Интернационал? Несмотря на то, что итоги войны, в конце концов, видны невооруженным глазом даже младенцу?
— Все ваши аргументы имеют место… в какой-то степени, — начал Алексей Петрович, тоже постепенно загораясь, забыв о своих недавних проклятиях. — И в то же время… немцы — это наши смертельные враги, Гитлер — враг, и я, как человек русский, несмотря ни на что, ни на какие ваши аргументы, не могу смириться с этим. Вы правы… как бы это сказать? — со своей колокольни, я — со своей. И я знаю, что немцев мы разобьем. Не сегодня и, может быть, не завтра. Пусть через год, через пять лет, через десять. Но разобьем в пух и прах. Тут важно, что каждый из нас положит на чашу весов нашей будущей победы. Потому что… потому что это наша земля, а отдавать свою землю… даже за соблазнительные посулы, есть величайший грех.
— Никак о боге вспомнили, Алексей Петрович?
— И о боге тоже. Но не в нем дело, а в нас самих.
— Вряд ли от вас что-нибудь зависит, — подала свой голос Куроедова. — Вы только игрушка в чужих руках…
— Возможно, — не стал спорить с дамой Задонов, никогда не считавший женщин пригодными к подобным спорам. — Возможно, вы, в отличие от меня, не игрушка. Не исключено, что вы окажетесь правы… нет, не правы, а в том, что ваши пророчества сбудутся. Что из того? Рано или поздно и это батыево нашествие придет к концу, а Русь снова встанет и окрепнет. Пусть без меня, без моих детей, а лишь с их правнуками, но будет именно так.
— Так и мы за то же самое, дорогой мой Алексей Петрович! — воскликнул Дрёмучев. — Только за более короткий, малокровный и более решительный путь. И поверьте, нас не так уж мало: не всех ваш Сталин уничтожил, не все поддались на уловки этого шашлычника. Он заставил нас, русских интеллигентов, русский народ, работать на жидов и жидовствующих, но мы… вернее, многие из нас были плохими работниками. Мы были их рабами лишь по видимости. А на самом деле вредили этой власти всем, чем могли. Теперь-то я могу об этом сказать… Подожди, Анна! — воскликнул Дрёмучев. — Дай мне выговориться! Все-таки Алексей Петрович — писатель. И весьма неплохой писатель. Ему это пригодится в будущем. Так вот, истошный визг большевиков о повальном терроризме и шпионстве не выдумка. Да, не выдумка! Правда, преувеличена в сотню раз, если не более. Но где им было разобраться, отчего взорвался паровозный котел или сошел с рельсов поезд! Технические невежды и дармоеды! Только потом, когда пришло новое поколение инженеров, только тогда… А уж гэпэушники попрыгали! Уж они побегали в поисках врагов народа. И тогда великий и мудрый решил: коли не можете поймать сто человек, ставьте к стенке десять тысяч. Мы были верны своим принципам. Это у вас их не было или вы о них позабыли. А мы нет! Мы с этой стези не сходили никогда. Вот так-то, дорогой мой Алексей Петрович. Мы и немцев вынудим играть по нашим правилам. Мы вынудим их стать не врагами нашими, а союзниками. Мы возродим монархию и православие, потому что только они в своем единстве представляют из себя государственное устройство, которое вмещает в себя и национальный дух русского народа, и его верования, и его способ существования. Только монархия и православие могут спасти Россию и русский народ.
— Очень я сомневаюсь в том, на что вы так надеетесь, Леонтий Варламович, — покачал головой Алексей Петрович. — Не уверен, что у вас что-то получится. В своем отношении к русскому народу Гитлер идет по пути уничтожения всех несогласных, всех, кто потенциально может выступить против. Гитлер слишком одержим своей идеей. Да и ваши потенциальные друзья среди немцев… Они, между прочим, вовсе не против завоевания России. Они исходят лишь из того, что такие пространства кто-то же должен осваивать — не им же лезть в наши снега. А что касается того, в чем вы признались, бог вам судия. Я помню то время, когда многие ждали то ли немцев, то ли англичан и французов. Кого угодно, лишь бы скинули большевиков. Я помню, что кое-кто был согласен с распадом России на отдельные губернии. Правда, я в то время был слишком молод, чтобы что-то понимать в происходящем. Но хорошо помню, что мой отец считал это низостью, не достойной русского человека.
