Герцог из ее грез - страница 58
– Отлично, я бы сказал, – ответил один из рабочих. – Дело пойдет быстрее, как только пол подсохнет – а это будет не скоро, вот оно как. Но как только просохнет пол, мы сможем его выровнять и зачистить, а потом уложить новые доски.
– А стены? – спросила Амелия.
– Перейдем к стенам, когда с полом закончим.
Поблагодарив рабочего за ответ, Амелия прошлась по всему зданию, а Ковентри остался в прихожей. Вероятно, он не горел желанием вновь оставаться с ней наедине, ведь тогда им пришлось бы продолжить беседу. Либо же повиснет неловкая пауза, которую нужно будет чем-то заполнить. Амелия обрадовалась, что он избавил ее от этой необходимости, и мысленно поблагодарила за предупредительность.
По дороге в Хантли-хаус они едва ли обменялись парой слов – к сожалению, ибо это лишь усугубило плохое настроение Амелии. Она искренне хотела одного: забыть, стереть вчерашний день из памяти, чтобы они с Ковентри могли оставаться друзьями. Ей так не хватало его остроумных шуток – а также сил забыть о зияющей пустоте в своей душе. Поэтому, когда они подъехали к дому, Амелия пожелала герцогу хорошего дня и скрылась за дверью, даже не оглянувшись на прощание.
Когда Томас вернулся к себе, он так громко хлопнул дверью, что задрожал весь дом. Тут же возник Джонс, а герцогиня выглянула из гостиной.
– Все в порядке? – спросила она.
Томас стиснул зубы. Меньше всего ему хотелось объясняться.
– Мне нужно выпить, – пробормотал он, протягивая Джонсу шляпу и перчатки.
Обойдя дворецкого и матушку, герцог вошел в гостиную и направился прямо к серванту. Налил себе добрую порцию бренди, одним глотком осушил бокал и тут же наполнил его снова.
– Что случилось? – мягко поинтересовалась мать.
Ковентри повернулся к ней, представляя, какой у него сейчас хмурый вид.
– Я бы предпочел оставить это при себе.
– Ты отправился к леди Амелии… чтобы сопроводить ее к недавно приобретенному дому?
От осторожного вопроса матери герцог поморщился.
– Да. – Он тяжело вздохнул и уставился в бокал.
Поскольку Томас продолжал молчать, вдовствующая герцогиня поинтересовалась:
– Работы продвигаются не так быстро, как тебе бы хотелось, да?
– Дело не в этом чертовом доме, матушка! – Он поморщился, тут же извинился за свою несдержанность и потер переносицу, пытаясь унять ноющую головную боль.
– Вот как! Понятно. – Мать прошла в противоположный конец комнаты и опустилась на диван.
Он пристально следил за каждым ее движением.
Герцогиня продолжала хранить молчание, и Томас спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
Она склонила голову набок и посмотрела на него с искренним сочувствием:
– Похоже, только леди Амелия способна стать причиной твоего раздражения. В очередной раз.
– Мы повздорили, – признался Томас. Мать не сводила с него пытливого взгляда, ожидая продолжения, и он произнес: – Она считает, что я ее обидел. Быть может, она и права, но я сделал это ненамеренно. – Неправда, его похотливые намерения простирались гораздо дальше. – Я, разумеется, извинился, но леди Амелия не смилостивилась. Пожалуй, ситуация усугубилась, и теперь она вообще отказывается со мной разговаривать. – Он подошел к креслу, стоящему рядом с диваном, и сел в него. – Признаюсь, я сбит с толку всей этой ситуацией – ее реакцией и своим ответом. Меня одолевают… противоречивые чувства.
– Хм… – Герцогиня долго смотрела на сына и наконец сказала: – Начнем с того, что я не верю, что ты мог обидеть леди Амелию. Надеюсь, ты не стал говорить ей все, что у тебя на уме?
– Нет.
– Я так и думала! – Матушка смерила его пристальным взглядом; герцог сидел не двигаясь. Он боялся, что она узнает правду по его глазам. – Я посоветовала бы тебе, – в конце концов произнесла она, – хорошенько поразмыслить над тем, что значит для тебя леди Амелия.
Томас невольно поморщился:
– Она мой друг… точнее сказать, сестра моего друга.
– И только?
– Разумеется.
Амелия не может быть для него кем-то еще. Если они перешагнут черту, у них ничего не получится, поэтому Томас не мог этого допустить.
– Следовательно, ты не смеешь даже надеяться на это, верно?
Томас откинулся на спинку кресла; от слов матушки ему стало немного не по себе.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Насколько я понимаю, мужчина не станет расстраиваться из-за женщины, в которую он не влюблен по уши. Разумеется, если только он в здравом рассудке, а, скорее всего, это не так, поскольку ты отрицаешь свою глубокую привязанность к леди Амелии. Значит, ты не смеешь даже надеяться. Ты, наверное, живешь как в аду.
Он смотрел на эту хрупкую женщину, которая его вырастила – женщину, которая всегда отличалась сдержанностью, – и гадал, как же ему заставить ее сменить эту скользкую тему.
– Матушка, – Томас опорожнил бокал бренди, – меня мучает твоя логика.
– Это лишь подтверждает мои догадки.
– О каких догадках ты говоришь? О том, что я безумен и мне пора в лечебницу для душевнобольных?
Герцогиня улыбнулась. Так мать обычно улыбается ребенку, который учится ходить.
– Ты, несомненно, испытываешь к леди Амелии нежные чувства.
Томас напрягся всем телом:
– Нет, нет и нет!
– Вот и отлично. – Герцогиня встала и направилась к двери. На пороге остановилась и посмотрела на сына с теплотой и пониманием. – Вскоре ты сам все поймешь, Ковентри. А когда поймешь, мой тебе совет: смирись.
Томас подождал, пока она покинет комнату, а затем негромко выругался.
Она ошибается, черт побери. Он не может потерять голову из-за Амелии. Он никогда не потеряет из-за нее голову. Если бы не одно «но»: будь он с собой предельно честен, он признал бы, что уже потерял голову. Его матушка права. Иначе почему он так завелся из-за их ссоры?
