Прошлой ночью с герцогом - страница 43

Когда разошлись и остальные, Сара заметила:

– Теперь, когда я получше рассмотрела лягушку, вроде не такая уж она и страшная, но брать ее в руки не стала бы.

В отличие от сестры Вера осталась непреклонной:

– Не знаю, мисс Свифт, как вы позволяете Джозефине касаться подобных мерзостей. Я слышала, что от лягушек на коже появляются бородавки и прыщи. Фу!

– Будь это так, Джозефину бородавки покрывали бы с головы до ног. Она вечно возится с жуками, пчелами, бабочками.

Она повернулась к девочке и, хотя видела юмор всей ситуации, все же сочла своей обязанностью попенять ей:

– Джозефина, ты поступила очень нехорошо.

Но та лишь лукаво улыбалась, не выказав ни малейших признаков раскаяния.

– Да что такого я сделала? Откуда мне знать, что они такие трусихи?

Эсмеральда быстро посмотрела на Гриффина. По правде говоря, он вправе выгнать их обеих из дому.

При одной этой мысли ее пробрал озноб. Неужели он способен на это? Нет, не может быть: он этого не сделает!

Она расправила плечи.

Эсмеральда давно решила не поддаваться страху, что они с сестрой сделают что-то такое, из-за чего Гриффин захочет их выставить вон. Она должна быть уверена в себе: только так удастся пройти все испытания и получить деньги, а если повезет, то и обещанные рекомендации.

– Она не слишком красива, да и квакает противно, – спокойно сказала она сестре, чтобы как можно быстрее загладить инцидент. – Теперь извинись перед обеими леди за то, что напугала их.

Гриффин положил руки Джозефине на плечи и улыбнулся Эсмеральде.

– Никаких извинений не требуется: она же не нарочно, – просто мы сейчас пойдем и выпустим лягушку на то место, где Джозефина ее нашла.

– Хотите ее подержать? – обрадовалась девочка, протягивая ему лягушку.

Гриффин спокойно забрал у нее из рук ее ношу и широко улыбнулся.

Герцог опять всех удивил: ни гнева, ни раздражения, – хотя вовсе не обязан был проявлять снисходительность к компаньонке и ее сестре. Эсмеральда и не ожидала этого, но он всегда понимал их с Джозефиной. Может, не все аристократы такие жестокие и черствые, как она считала?

Эсмеральда оглядела новое платье. Пятно от шоколада было не так уж заметно на сером фоне, а вот пастельных оттенков туалеты ее подопечных, похоже, окончательно испорчены. У леди Эвелин, возможно, будет что сказать по этому поводу.

Раздалось довольное чавканье, и она опустила глаза. Одеяло было уляпано раздавленными пирожными и залито шоколадом. Наполеон увлеченно доедал последние крошки. Рядом валялась перевернутая корзинка, чашки, блюдца и салфетки.

Тут же вспомнились визг и перекошенные ужасом лица девиц при виде лягушки с выпученными глазами и болтавшимися лапами, и Эсмеральда залилась смехом. Спохватившись, тут же повернулась к близняшкам спиной и зажала рот руками, но хохотать не перестала. Плечи ее тряслись, но ни звука, кроме сдавленного фырканья, не слетало с губ. Немного успокоившись, мисс Свифт опустилась на колени и принялась убирать остатки неудачного пиршества.

Джозефина не виновата: откуда ей было знать, что кто-то боится лягушек?

Глава 17

Постарайтесь научиться верить на слово… каким бы путаным оно ни казалось.

Мисс Фортескью

Гриффин ступил в тепло «Уайтса» и снял кожаные перчатки. Досада и раздражение стали его постоянными спутниками, и не только из-за близняшек, которым кто-то хочет испортить сезон. Все его мысли занимала также их компаньонка. Она утверждала, будто ничего не знает о мужчинах и поцелуях, и все же, несмотря на свою неосведомленность в делах обольщения, каким-то образом умудрялась постоянно его искушать: бросала ему вызов, интриговала и с каждой новой встречей заставляла желать ее все больше.

В Лондоне было много прекрасных леди, которых мог бы – и должен – жаждать Гриффин. Одни молоды, прелестны и невинны – такие ищут мужей, – другие, постарше, умеют угодить мужчине, а есть еще красавицы вдовы, которым от мужчины ничего, кроме плотских утех, не нужно.

Он не хотел ни одну.

И только Эсмеральда, запретная для него мисс Свифт, которую приходилось держать на расстоянии, зажигала его кровь, оставляя умирать от жажды. Он хотел ее с такой силой, что едва не сходил с ума.

Он редко отказывал себе в желаемом, но должен был, поэтому просто наслаждался ее обществом: с удовольствием вступал с ней в перепалки, обожал ее дерзость и непредсказуемость. Мало того: сумел даже полюбить ее сестру и их песика. Правда, каждый день Гриффину приходилось напоминать себе, что он не должен к ней прикасаться: пока не должен, – но придет время, когда сможет, и непременно сделает.

Герцог отдал лакею шляпу, перчатки и плащ, постарался выбросить из головы Эсмеральду и направился в бар, кивая по пути знакомым джентльменам, а то и останавливаясь поговорить. Пока что все попытки найти злоумышленника не принесли результата. У него были кое-какие подозрения, но не более того – никаких фактов, – поэтому он решил обратиться к первоисточнику: сэру Уэлби.

В последние дни он много времени проводил в «Уайтсе»: в баре, в бильярдной, в читальне, – и все в надежде услышать хоть что-нибудь, какое-то имя, чтобы понять, кто говорил о мести в ту ночь. Обычно он был очень проницателен и мог по малейшим признакам вычислить виновного, но никаких разговоров не было. По словам тетки, даже в скандальных листках ни словом не упоминалось об этом.

Едва открыв дверь, Гриффин увидел сидевшего почти у входа старика с длинными редеющими седыми волосами. Спина у него была прямой, а плечи – широкими, как у молодого, хотя он и казался чересчур худым. Видел он, должно быть, очень плохо – разве что силуэты, – зато со слухом все было в порядке. Даже за болтовней посетителей, стуком кружек и звоном бокалов, которыми были уставлены деревянные столики, сэр Уэлби расслышал шаги и обернулся. Он всегда улыбался, зная, что новопришедший обязательно заговорит с ним.