Сияние слез - страница 29

Танред взволнованно заходил по спальне, складывая в голове кусочки головоломки: если баронесса ле Арруан это Тина, то как она очутилась в девичьем лесу? И похоже ее люди знают где она и совершенно не волнуются! Что же делать? Решив, что утром он расспросит служащих дома подробнее, молодой граф наконец лег в постель.

Всю ночь ему снилась Тина, коварно хохочущая над ним. Подходя совсем близко, она снимала маску и под ней оказывалась носатая старая дева с глупой улыбкой и жадно блестящими глазами. Проснулся граф раздраженный и усталый, и зная, что такое настроение до добра не доведет решил применить старый солдатский метод – купание в снегу.

Выйдя на крыльцо в плаще поверх нижней рубахи, Танред едва не споткнулся о кусок бересты, из которого торчал уголок бумаги. Решив, что это мусор граф оттолкнул помеху носком сапога и… увидел внутри трубочки знакомую зеленую ленту. Тут же схватив послание мужчина прочел несколько строг и убедился – его невеста скрывается в девичьем лесу, но при этом заботится о своих людях, а еще скрывается она не зря. Маг. Это плохо. Того гляди прознают в столице и в его земли хлынет поток магов, спешащих поживиться, авантюристов всех мастей и просто охочих до денег негодяев.

Отдав письмо вышедшему следом сэру Джерису, граф принялся энергично растираться снегом:

– Как видите, сэр рыцарь, я уже знаю, что ваша госпожа и моя невеста одно лицо. Прошу вас написать ей ответ и сообщить, что я жду ее здесь и не уеду, пока она не появится.

– Боюсь, ваше сиятельство эти угрозы оставят леди Констанцию равнодушной, – старый рыцарь говорил медленно и невозмутимо.

– А это не угрозы, – граф уже ощутил целительную силу холода, кровь быстрее побежала по жилам, – это предупреждение. Не хочу ее пугать, вот и сообщаю, что жду ее в ее доме.

– Я сообщу госпоже, – ровно ответил начальник охраны.

На этом мужчины расстались. Граф отправился в остывшую за ночь баню, а рыцарь в свою комнату – писать баронессе ответ.

Констанция

Закончив с расчетами, я занялась обучением грамоте Киины. По просьбе Амариллы к девочке присоединились другие дети. Книжка стихов стала неким подобием учебника. Это было шумно, весело и забавно. Мы учили буквы, короткие стихи и пытались писать острой палочкой на воске. К обеду я была измотана настолько, что с радостью отпустила девочек играть в свежем снеге, а сама села шить рубашки Киине.

Ульфелла принялась накрывать на стол, но все время бросала на меня вопросительные взгляды. Я склонилась над тканью, старательно прокалывая ее иглой, в мои планы не входило ее торопить. Если Уля решится написать своему жениху она должна сделать это сама. Северянка не выдержала – поставила миски для супа на стол и, не глядя на меня, спросила:

– Что бы написала ты?

– Не знаю, – я пожала плечами и перекусила нитку. – Может просто рассказала бы обо всем, что случилось, ведь у него будет способ передать тебе ответ.

– Но Свиттир забыл меня, ведь прошло больше полугода…

– Если забыл, он не ответит, – мои плечи снова поднялись, изображая равнодушное внимание.

– Но у нас здесь нет бумаги, – нашла очередную отговорку Ульфелла.

– У меня есть, – ровно сказала я и не выдержала: – а вообще можно написать на коже, на бересте, на ткани, да на дощечке или на глиняной табличке, в конце концов! Хоть на черепке! Лишь бы буквы видно было!

Ульфелла вышла из дома, будто бы позвать девочек к столу. В доме кроме меня и Киины жила еще северянка и четыре девочки лет пятнадцати – шестнадцати. Их уже взяли ученицами мастерицы, но жили они пока здесь, пока не найдут себе дело по вкусу. Одна девочка была беременна и, на ее узкой руке ветвился некрасивый шрам от ожога. Она удивленно прислушивалась к толчкам ребенка в животе и непонимающе хлопала глазами, когда Ульфелла ругала ее за беспечность, требуя теплее одеваться и не скакать по упавшим березам.

Еще две бойкие хохотушки были приведены в девичий лес матерями. Обе росли в тепле и холе, да приглянулись, кому не следовало. Они так и не поняли, от чего их уберегли и с нетерпением ждали возможности выйти из леса, повидать родных. Четвертая девушка не разговаривала. Все понимала, кивала головой, иногда даже несмело улыбалась, но молчала. Еще один пуганый воробей.

Я чувствовала себя в этой компании странно – мои проблемы ни в какое сравнение не шли с трудностями жизни этих девочек и женщин. Задумчиво доев густой суп, я убрала миску в лохань для мытья посуды и принялась плести для Киины поясок. Вообще это было единственное рукоделие, которым я занималась с удовольствием.

Сплетая толстые крученые нити, я не заметила, как Ульфелла пронесла рядом со мной черпак кипятка и одна единственная капля упала на мое запястье. От неожиданной боли я вскрикнула, и слезы сами потекли из глаз. Жемчужные слезы. Они моментально запутались в нитках, скатились стуча на пол, упали в вырез платья. Все девочки уставились на меня с изумлением, а Киина с восторгом:

– Я знала, что ты особенная! – прошептала она.

Делая вид, что ничего особенного не произошло, я собрала жемчуг. Ожидаемо он был розовым.

– Нет ли у вас умелицы со сверлом? – спросила я Ульфеллу, – подарю девочкам на подвески.

– Есть, – отмерла северянка, – бабушка Прана сверлит кому что надо. У реки живет, рыбакам часто блесны надо, поплавки…

Я подозвала молчунью:

– Отнеси бабушке, милая, вот, чтобы каждой по паре хватило, а остальные я Амарилле подарю.

Девчонка радостно закивала, накинула полушубок и выскочила за дверь впустив клубок холодного воздуха.