Мастерская кукол - страница 131
Обнаружив, что держит чучело Флик – нет, чучело мыши! – в руках, Сайлас поставил его на место и посмотрел на другой образец. Это была единственная мышь-мужчина, одетая в клеенчатую шапочку студента-медика, казинетовый сюртук и хирургический фартук. В тонкой розовой лапке чучело сжимало иголку, заменявшую скальпель.
Гидеон.
Та ночь была непогожей и ветреной. То и дело срывался дождь, а Гидеон к тому же вышел из университета так поздно, что поджидавшему его Сайласу уже начинало казаться, что он его пропустил. Но он ждал и ждал с ножом в руке и тяжелой ненавистью в сердце, и его терпение было вознаграждено.
Сайлас погладил мышь по пыльной шерстке и задумчиво пососал дуплистый зуб. Отчего-то ему вспомнилась картина, которую он видел в Академии. На ней Айрис выглядела величественно, как настоящая королева.
В течение следующей пары часов Сайлас впервые за несколько недель приводил себя в порядок. Он брился и мылся. Особое внимание Сайлас уделил подмышкам и гениталиям, пытаясь вытеснить грубые «человеческие» запахи ароматами мыла и лаванды, которые всегда ассоциировались у него с чистотой. Тщательно одевшись, он уложил в карман самый острый скальпель, который использовал, чтобы провести первый, самый важный разрез. Убедившись, что скальпель не проткнет ткань, Сайлас вышел из лавки.
Вскоре он был на Стрэнде. Прямо перед ним сошла с омнибуса целая толпа лакеев с черными бакенбардами и работниц в широких капорах, которые делали их похожими на грибы. Они заполнили весть тротуар, но перед Сайласом почему-то расступались, давая ему пройти, и он вздохнул. Так было всегда. Всю жизнь окружающие шарахались от него с насмешкой или презрением, и никому не было дела до того, что он чувствует себя одиноко, что он страдает…
По-прежнему двигаясь быстро и целеустремленно, Сайлас пересек Трафальгарскую площадь. Он не замедлил шага, даже когда налетел на продавца горячего картофеля и опрокинул его переносную печку. Ему даже доставило удовольствие смотреть, как с шипением гаснут на мостовой ярко-оранжевые угли.
У входа в Королевскую академию, разумеется, дежурил швейцар, но Сайласа было не остановить. Он даже не поморщился, когда увидел какую-то парочку, которая рука об руку поднималась по лестнице впереди него, не отвернулся, когда увидел, что девушка шепнула что-то на ухо мужчине. Нож в кармане сюртука придавал ему уверенности, и он смело прокладывал себе путь сквозь лабиринт высоких, увешанных картинами залов.
Вот и она.
Картина.
Какой же она была красивой! Какой целомудренной и чистой! И какие надежды питал сам Сайлас, когда впервые пришел сюда на предварительный просмотр. Желание и уверенность в том, что она его полюбит, распирало Сайласа изнутри точно горячий воздух – оболочку воздушного шара. Ему казалось – он будет бесконечно счастлив, если сможет каждый день видеть ее, разговаривать с ней, прикасаться к ее искривленной ключице. Сайлас воображал обращенное к нему лицо, воображал лежащую на нем печать тихой радости, которую она испытает, оказавшись у него в плену, и думал о том, что мог бы даже позволить ей свободно ходить по всему подвалу. Он бы складывал к ее ногам свои дары: серебряные кувшины с вином и нектаром, караваи свежего хрустящего хлеба, блюда со спелой клубникой и инжиром, а она радовала бы его своей красотой и изяществом, своими длинными, струящимися волосами, гладкой белой кожей и хрустящими накрахмаленными юбками.
Но маленький сказочный мир, который он себе воображал, этот вожделенный идеал, к которому он стремился всеми силами души, так и остался мечтой, миражом, который таял буквально на глазах. Реальная Айрис оказалась совсем другой. Ее грубая, примитивная речь резала слух, а характер оказался и вовсе несносным: такой испорченной, капризной и упрямой женщины он еще не встречал. Даже ее неземная красота, казалось, поблекла: волосы свалялись, а кожа на лице покраснела и покрылась сыпью и прыщами – особенно вокруг рта, который ему приходилось каждый раз завязывать тряпкой. Кроме того, Сайлас все-таки опасался, что констебль, Луис или Мадам могут вернуться в самый неподходящий момент. Они могли пробраться к нему в лавку даже сейчас, могли услышать крики Айрис, сдвинуть шкаф с бабочками и найти люк. И тогда…
Он потер подбородок и пристальнее всмотрелся в лицо Леди Гижмар на картине. Его взгляд различал мазки краски на щеке, блики света в глазах, неестественную бледно-зеленую внутренность приоткрытого рта. Да, вблизи картина оказалась именно тем, чем была: иллюзией, обманом, грубой подделкой – совсем как крашеные рыжие волосы шлюхи из борделя. А лжи Сайлас терпеть не мог. Он считал, что хуже этого ничего и быть не может.
Его рука, сжимавшая в кармане рукоятку скальпеля, чуть дрожала. Дождавшись, когда толпа перед картиной поредеет, а в углу зала зашумят поспорившие о чем-то любители живописи, Сайлас достал скальпель и вонзил в край холста. Холст был твердым, как дерево, но он нажал сильнее, и острие с тихим щелчком проткнуло ткань.
Картина была невелика – примерно с его руку шириной, и Сайлас плавно провел лезвием поперек холста. Раздался негромкий треск. На руку посыпались чешуйки краски, крученые льняные волокна упруго лопались и тут же раздавались в стороны. Леди Гижмар была разрезана пополам на уровне пояса; развалилось надвое и нарисованное окно. Сайлас удовлетворенно улыбнулся, убрал скальпель и, громко стуча каблуками по деревянному паркету, пошел к выходу. Беспрепятственно спустившись по лестнице, он пересек двор и смешался с толпой на площади. Никто его не преследовал.
