Загадка для благородной девицы - страница 30
– Я не знакома с правилами этой игры… – призналась я, когда она подошла ко мне.
– Все просто, – охотно отозвалась Натали, – в эту вазу собираем фанты – какие-нибудь безделушки от каждого по одной, а потом ведущий, то есть я, не глядя тянет из вазы фант и дает его владельцу задание. Любое задание. Впрочем, если ты не умеешь, то можешь не играть.
Она, улыбаясь самым невинным образом, вынула из мочки уха серьгу и положила ее в вазу. Недобрые у меня были предчувствия относительно этой игры, но я ответила:
– Нет, отчего же, я с удовольствием поиграю. – Серег я не носила, так что пришлось отстегнуть от ворота мамину брошку и положить ее к другим вещицам.
А игра оказалась и впрямь веселой – отчего мы никогда не играли в нее в Смольном? Натали с ее богатым воображением давала «фантам» задания хоть и не вполне безобидные, но и не выходящие за рамки дозволенного. К тому же веселые. Например, Васе выпало жонглировать сырыми яйцами – и у него это даже получалось! До тех пор, пока Натали, восхищенная ловкостью брата, не принялась выхаживать вокруг него, смеясь при этом и хлопая в ладоши. Это, разумеется, Васю сбило, и все яйца тотчас оказались на полу, его ботинках и ее платье – все остальные успели благоразумно отпрыгнуть в сторону. Однако именно этого все как будто и ждали – и смеялись совершенно искренне. Вася же, дурачась, набросился на сестру с упреками:
– Это все ты виновата! Ну, Наташка, берегись!..
Натали же, взвизгнув, бросилась от него убегать – сперва они носились вокруг софы, потом Натали пыталась спрятаться за необъятной спиной Людмилы Петровны:
– Тетечка, спасите меня! – довольно визжала она.
– Хватит озорничать, уймитесь, негодники!.. – почти умоляла та, однако смеялась аж до слез.
Потом Натали, совершенно потеряв стыд, принялась носиться уже вокруг Ильицкого – единственного, кто стоял с кислой физиономией. Он же их веселье и прекратил – грубо, но действенно. Просто приподнял Натали над полом и вручил ее хрупкое тельце брату:
– Если захочешь ее убить, я с удовольствием помогу.
– Фу, какой ты бука, Женечка! – обиженно надулась Натали. – Знаешь что! Я даю тебе задание рассмешить меня – прямо сейчас!
И, показательно нахмурившись, встала напротив него.
– Может, сначала хотя бы залог мой отдашь?
– Да пожалуйста! – Натали не глядя сунула руку в вазу и вытянула десятирублевую ассигнацию, лишний раз демонстрируя, что прекрасно осведомлена, кто что поместил в вазу, и что у Ильицкого нет фантазии даже для того, чтобы положить безделушку, а не деньги. – Вот твой залог. А теперь рассмеши меня.
Все замерли в ожидании, что Евгений Иванович станет рассказывать анекдот, шутку или хоть фокус покажет. Но тот предельно медленно расправлял свою «десятку», укладывал ее в портмоне, а потом вдруг поднял перед носом кузины указательный палец.
– И что? – изумилась моя подруга.
Ильицкий, не меняясь в лице, несколько раз согнул палец. Губы Натали дрогнули, но она совладала с собой и только вымолвила сухо:
– Я уже давно не смеюсь над подобными глупостями.
Тогда Ильицкий изобразил тем же пальцем «змейку» – и тут Натали не выдержала: зажала обеими руками рот и согнулась пополам от хохота.
– Что и требовалось доказать, – изрек с каменным лицом Ильицкий.
В отличие от сына даже матушка Евгения Ивановича сегодня была на высоте. Ей выпало прочитать стихотворение, и та, молитвенно сложив руки, нараспев начала:
– Я к вам пишу! Чего же боле…
Людмила Петровна излишне театрально пыталась изобразить влюбленную девицу, показывая, что с самоиронией у нее все в порядке. А все смеялись – не над ней, а над образом.
Когда же в середине стиха Людмила Петровна сбилась, ей на помощь вдруг пришла Лизавета Тихоновна, дочитывая стих в той же манере. А вскоре и вовсе начался театр в лицах: Натали сунула в руки мачехе раздобытый где-то веер – видимо, для большего соответствия образу Татьяны; князь Михаил Александрович, поддавшийся всеобщему веселью, изображал на заднем плане кого-то задумчивого со страусовым пером и газетой, а Лизавета, окончательно войдя в роль, пылко читала:
– …Незримый, ты мне был уж мил, твой чудный взгляд меня томил… – обращаясь, естественно, к тезке Онегина.
Такого даже Ильицкий не выдержал и соизволил улыбнуться.
Я же в который раз удивлялась этим странным русским: как они умудряются за одну всего лишь неделю поссориться, всем вокруг давая понять, что враги отныне и навек, а потом помириться с той же страстностью?
– Михаил Александрович, а вы кого изображали? – спросила Натали, когда представление было окончено.
Князь жалко оглянулся, ища взглядом хоть кого-то, кто догадался, но, так как таковых не было, ответил:
– Так Пушкина же… он как будто сочиняет это стихотворение, понимаете?
– А-а-а… – изобразила удивление Натали, – как это мило…
С заданием князю Орлову не повезло: моя подруга велела ему бежать к дояркам и принести ей кружку парного молока.
– Ну, что уж ты, Наташенька!.. – тут же возразила ей Людмила Петровна. – Ежели хочешь пить, так давай Дашутку позовем?
– Нет-нет, я принесу! – Михаил Александрович как всегда только рад был исполнить прихоть Натали.
– Вот и славно, вот и славно! – захлопала она в ладоши. – А теперь следующий! – Зажмурив глаза, Натали вынула из вазы серебряный портсигар и важно сообщила: – этому фанту я повелеваю… поцеловать меня!
Только после этого она открыла глаза и с наигранным удивлением посмотрела на портсигар:
– Кто же этот счастливец?
Все молчали, изумленные выдумкой моей подруги, а мне даже не верилось, что она говорит всерьез. Лишь не успевший еще уйти за молоком князь попытался что-то сказать, но – так и не смог.
