Архипелаг ГУЛаг - страница 504

Пополнения на Архипелаг идут. И хотя общество давно бесклассовое, и хотя полнеба в зареве коммунизма, но мы как-то привыкли, что преступления не кончаются, не уменьшаются, да что-то и обещать нам перестали. В 30-е годы верно обещали: вот-вот, еще несколько лет! А теперь и не обещают.

Закон наш могуч, выворотлив, непохож на всё, называемое на Земле "законом".

Придумали глупые римляне: "закон не имеет обратной силы". А у нас имеет! Бормочет реакционная старая пословица: "закон назад не пишется". А у нас - пишется! Если вышел новый модный Указ и чешется у Закона применить его к тем, кто арестован прежде - отчего ж, можно! Так было с валютчиками и взяточниками: присылали с мест, например из Киева, списки в Москву отметить против фамилий, к кому применить обратную силу (увеличить катушку или подвести под девять грамм). И - применяли.

А еще наш Закон прозревает будущее. Казалось бы, д_о суда неизвестно, каков будет ход заседания и приговор. А смотришь, журнал "Социалистическая законность" напечатает это всё раньше, чем состоялся суд. Как догадался? Вот спроси...12

А еще наш Закон совершенно не помнит греха лжесвидетельства - он вообще его за преступление не считает! Легион лжесвидетелей благоденствует среди нас, шествует к почтенной старости, нежится на золотистом закате своей жизни. Это только наша страна одна во всей истории и во всём мире холит лжесвидетелей!

А еще наш Закон не наказывает судей-убийц и прокуроров-убийц. Они все почётно служат, долго служат и благородно переходят в старость.

А еще не откажешь нашему Закону в метаниях, в шараханьях, свойственных всякой трепетной творческой мысли. То шарахается Закон: в один год резко снизить преступность! меньше арестовывать! меньше судить! осуждённых брать на поруки! А потом шарахается: нет изводу злодеям! Хватит "порук"! строже режим! крепче сроки! казнить негодяев!

Но несмотря на все удары бури - величественно и плавно движется корабль Закона. Верховные Судьи и Верховные Прокуроры - опытны, и их этими ударами не удивишь. Они проведут свои Пленумы, они разошлют свои Инструкции - и каждый новый безумный курс будет разъяснён как давно желанный, как подготовленный всем нашим историческим развитием, как предсказанный Единственно Верным Учением.

Ко всем метаньям готов корабль нашего Закона. И если завтра велят опять сажать миллионы за образ мышления, или ссылать целиком народы (снова те же или другие), или мятежные города, и опять навешивать четыре номера - его могучий корпус почти не дрогнет, его форштевень не погнётся.

И остаётся - державинское, лишь тому до сердца внятное, кто испытал на себе:

Неправый суд разбоя злее.

Вот это - осталось. Осталось, как было при Сталине, как было все годы, описанные в этой книге. Много издано и напечатано Основ, Указов, Законов, противоречивых и согласованных, - но не по ним живёт страна, не по ним арестовывают, не по ним судят, не по ним экспортируют. Лишь в тех немногих (процентов 15?) случаях, когда предмет следствия и судоразбирательства не затрагивает ни интереса государства, ни царствующей идеологии, ни личных интересов или покойной жизни какого-либо должностного лица - в этих случаях судебные разбиратели могут пользоваться такою льготой: никуда не звонить, ни у кого не получать указаний, а судить - по сути, добросовестно. Во всех же остальных случаях, подавляющем числе их, уголовных ли, гражданских - тут разницы нет, - не могут не быть затронуты важные интересы председателя колхоза, сельсовета, начальника цеха, директора завода, заведующего ЖЭКом, участкового милиционера, уполномоченного или начальника милиции, главного врача, главного экономиста, начальников управлений и ведомств, спецотделов и отделов кадров, секретарей райкомов и обкомов партии - и выше, и выше! - и во всех этих случаях из одного покойного кабинета в другой звонят, звонят неторопливые, негромкие голоса и дружески советуют, поправляют, направляют - к_а_к надо решить судебное дело маленького человечка, на ком схлестнулись непонятные, неизвестные ему замыслы возвышенных над ним лиц. И маленький доверчивый читатель газет входит в зал суда с колотящейся в груди правотою, с подготовленными разумными аргументами, и, волнуясь, выкладывает их перед дремлющими масками судей, не подозревая, что приговор его уже написан - и нет апелляционных инстанций, и нет сроков и путей исправить зловещее корыстное решение, прожигающее грудь несправедливостью.

А есть - с_т_е_н_а. И кирпичи её положены на растворе лжи.

Эту главу мы назвали "Закон сегодня". А верно назвать её: З_а_к_о_н_а _н_е_т.

Всё та же коварная скрытность, всё та же мгла неправоты висит в нашем воздухе, висит в городах пуще дыма городских труб.

Вторые полвека высится огромное государство, стянутое стальными обручами, и обручи - есть, а закона - н_е_т.

Конец седьмой части

1 Вместо выкинутого на переплавку клодтовского памятника атаману Платонову.

2 Первый секретарь ростовского обкома Басов, чьё имя вместе с именем Плиева, командующего Северо-Кавказским военным округом, будет же когда-нибудь надписано над местом массового расстрела, за эти часы приезжал в Новочеркасск, и уже бежал, напуганный (даже, говорят, с балкона 2-го этажа спрыгнул), вернулся в Ростов. Сразу после новочеркасских событий он поехал делегатом на героическую Кубу.

3 По этой версии солдаты, отказавшиеся стрелять в толпу, сосланы в Якутию.

4 Известно тем, кто близко был, но тот или убит или изъят.

5 47 убитых только разрывными пулями засвидетельствованы достоверно.

6 Несколько меньше, чем перед Зимним Дворцом, но ведь 9 января вся разгневанная Россия ежегодно и отмечала, а 2 июня - когда начнём отмечать?