Архипелаг ГУЛаг - страница 505
7 Вот новочеркасская учительница (!) в 1968 г. авторитетно рассказывает в поезде: "Военные не стреляли. Раз только выстрелили в воздух, предупредить. А стреляли диверсанты, разрывными пулями. Откуда взяли? У диверсантов что угодно есть. И в военных и в рабочих они стреляли... А рабочие как обезумели, напали на солдат, били - а те-то причём? Потом Микоян ходил по улицам, заходил посмотреть, как люди живут. Его женщины клубникой угощали..."
* Вот э_т_о пока только и остаётся в истории.
8 Ну да из-за негров американских мы подписали, а то бы зачем она нам?!
9 Кстати сто лет назад процесс народников был "193-х". Шума-то, Боже, переживаний! В учебники вошёл.
10 "Известия" - 18.9.64.
11 "Известия" 23.6.64.
12 "Социалистическая законность" (орган Прокуратуры СССР), янв. 1962, No. 1. Подписан к печати 27 дек. 1961 г. На стр. 73-74 - статья Григорьева (Грузда) - "Фашистские палачи". В ней - отчёт о судебном процессе эстонских военных преступников в Тарту. Корреспондент описывает допрос свидетелей; вещественные доказательства, лежащие на судейском столе; допрос подсудимого ("цинично ответил убийца"), реакцию слушателей, речь прокурора. И сообщает о смертном приговоре. И всё свершилось и_м_е_н_н_о _т_а_к - н_о лишь 16 января 1962 г. (см. "Правду" от 17 янв.), когда журнал уже был напечатан и продавался. (Суд перенесли, а в журнал не сообщили. Журналист получил год принудработ.)
Послесловие
Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и потом на редакционном совете, друг другу помогая, выправить всю.
Но время этому не пришло. И кому предлагал я взять отдельные главы не взяли, а заменили рассказом, устным или письменным, в моё распоряжение. Варламу Шаламову предлагал я всю книгу вместе писать - отклонил и он.
А нужна была бы целая контора. Свои объявления в газетах, по радио ("откликнитесь!"), своя открытая переписка - так, как было с Брестской крепостью.
Но не только не мог я иметь всего того разворота, а и замысел свой, и письма, и материалы я должен был таить, дробить и сделать всё в глубокой тайне. И даже время работы над ней прикрывать работой будто бы над другими вещами.
Уж я начинал эту книгу, я и бросал её. Никак я не мог понять: нужно или нет, чтоб я один такую написал? И насколько я это выдюжу? Но когда вдобавок к уже собранному скрестились на мне еще многие арестантские письма со всей страны - понял я, что раз дано это всё мне, значит я и должен.
Надо объяснить: ни одного разу вся эта книга, вместе все Части её не лежали на одном столе! В самый разгар работы над "Архипелагом", в сентябре 1965 года, меня постиг разгром моего архива и арест романа. Тогда написанные Части "Архипелага" и материалы для других Частей разлетелись в разные стороны и больше не собирались вместе: я боялся рисковать, да еще при всех собственных именах. Я всё выписывал для памяти, где что проверить, где что убрать, и с этими листиками от одного места к другому ездил. Что ж, вот эта самая судорожность и недоработанность - верный признак нашей гонимой литературы. Уж такой и примите книгу.
Не потому я прекратил работу, что счёл книгу оконченной, а потому, что не осталось больше на неё жизни. Не только прошу я о снисхождении, но крикнуть хочу: как наступит пора, возможность - соберитесь, друзья уцелевшие, хорошо знающие, да напишите рядом с этой еще комментарий: что надо - исправьте, где надо - добавьте (только не громоздко, сходного не надо повторять). Вот тогда книга и станет окончательной, помоги вам Бог.
Я удивляюсь, что я и такую-то кончил в сохранности, несколько раз уж думал: не дадут.
Я кончаю её в знаменательный, дважды юбилейный год (и юбилеи-то связанные): 50 лет революции, создавшей Архипелаг, и 100 лет от изобретения колючей проволоки (1867).
Второй-то юбилей, небось, пропустят...
27.4.58-22.2.67
Рязань -- Укрывище
И еще после
Я спешил тогда, ожидая, что во взрыве своего письма писательскому съезду если и не погибну, то потеряю свободу писать и доступ к своим рукописям. Но так с письмом обернулось, что не только я не был схвачен, а как бы на граните утвердился. И тогда я понял, что обязан и могу доделать и доправить эту книгу.
Теперь прочли её немногие друзья. Они помогли мне увидеть важные недостатки. Проверить на более широком круге я не смел, а если когда и смогу, то будет для меня поздно.
За этот год что мог - я сделал, дотянул. В неполноте пусть меня не винят: конца дополнениям здесь нет, и каждый чуть-чуть касавшийся или размышлявший, всегда добавит - и даже нечто жемчужное. Но есть законы размера. Размер уже на пределе, и еще толику этих зернинок сюда втолкать развалится вся скала.
А вот что выражался я неудачно, где-то повторился или рыхло связал за это прошу простить. Ведь спокойный год всё равно не выдался, а последние месяцы опять горела земля и стол. И даже при этой последней редакции я опять ни разу не видел всю книгу вместе, не держал на одном столе.
Полный список тех, без кого б эта книга не написалась, не переделалась, не сохранилась - еще время не пришло доверить бумаге. Знают сами они. Кланяюсь им.
Рождество-на-Истье
Май 1968
notes
Большой прорез в двери камеры, отпадающий в столик. Через него разговаривают, выдают пищу и предлагают подписываться на тюремных бумагах.
Он рассказывал, как тучный Щербаков приезжая в свое Информбюро, не любил видеть людей, и из комнат, через которые он должен был проходить, сотрудники все выметались. Кряхтя от жирности, он нагибался и отворачивал угол ковра. И горе было всему Информбюро, если там обнаруживалась пыль.
