От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания - страница 80
Пропуская артиллерию через перевал, я с удивлением наблюдал, что по обе стороны дороги, как только отпускались смены на отдых, тотчас же начиналась варка в котелках, где картофеля, где кукурузы или чумизы, между тем как мы с большим трудом добывали эти продукты. Дело объяснилось лишь тогда, когда, пропустив последний зарядный ящик, я со штабом начал спускаться вниз. Примерно на полгоре мы увидали манджура, который подбежал ко мне, бросился на колени и начал со слезами что-то быстро говорить, показывая руками как бы на груды чего-то перед собой. Подозвав переводчика, я приказал ему расспросить манджура и точно перевести; все объяснилось очень просто. Тут же около дороги стоял его шалаш, внутри которого и кругом лежало довольно много перечисленных выше продуктов, но бо́льшая часть была растаскана людьми. Все было ясно, и я приказал спросить, сколько он хочет получить за все унесенное солдатами. Он попросил 20 рублей. Я хотел уже платить, но переводчик восстал; помилуйте, да ведь это неслыханная здесь цена, если дадите два рубля, то и то он будет очень доволен. Я дал ему 10 рублей, чем привел его прямо-таки в восторг. Он не только благодарил, но сам стал наделять проходивших мимо людей чем только мог.
Погода стояла ясная, но осень вступила в свои права, и по ночам морозы доходили до пяти-восьми градусов, а части были в летней одежде, в рубашках. Оставленные в пути при подходе к Ляояну шинели и вещевые мешки хотя и были благополучно вывезены при отходе к Мукдену, но еще не могли быть доставлены к частям. Было выдано сколько возможно шинелей и фуфаек из дивизионного обоза, с тем чтобы хоть при назначении в наряд люди могли быть в шинелях. Полностью же все вещи были подвезены лишь в ноябре, когда мы стояли в д. Цен-хи-чен.
Присоединив в пути 283-й Бугулинский полк, оставленный на время боев в д. Сон-лунь-ю для наблюдения за Даолинским перевалом, 10-го вечером мы заняли д. Гаолинцзы, выдвинув авангард в д. Белинпузу, на правом берегу р. Тайдзи-хэ, верстах в шести к востоку от д. Уй-Ю-Нин, в которой находился мой штаб во время боев под Бенсиху.
В д. Гаолинцзы мы простояли до последних чисел октября, не тревожимые японцами. В самой деревне стояли штабы генерал-лейтенанта Ренненкампфа и 71-й пехотной дивизии, 282-й Черноярский и 283-й Бугульминский полки, имея два батальона в авангарде в д. Белинпуза, и полк Забайкальской казачьей дивизии. Часть людей была размещена по фанзам, для остальных построили землянки, каждая на взвод, с печами, сложенными из камня. Построили хлебопекарные печи и несколько бань. Но с довольствием людей было трудно: мясо, баранину или свинину, мы доставали легко и выдавали по фунту на человека, но на приварок в большинстве доставали только бобы, которые трудно разваривались, что естественно отражалось на качестве и вкусе пищи. Чумизы первое время совсем не было, гаолянскую крупу доставали, но не всегда. Но по мере того, как мы успели осмотреться и наладить подвоз через дивизионный обоз, пища стала улучшаться, наладилось и чайное довольствие. Уставы Полевой и Внутренней службы строго соблюдались, установился прочный внутренний порядок, отношения с жителями все улучшались. Видя, что мы за все рассчитываемся наличными деньгами, жители стали постепенно все доставлять, и мы не только были сыты, но у нас еще оставались значительные суммы в экономии.
Самым действительным средством для урегулирования раз и навсегда отношений с жителями послужил приказ по дивизии: «Если ко мне или кому-нибудь из других начальников поступит жалоба о самовольном захвате чего-нибудь у жителей, то захватившему приказывалось заплатить ту цену, которую назначит потерпевший, как бы она ни была высока», и так как я строго следил за точным исполнением этого приказа, стало невыгодно брать что-либо, не условившись в цене.
Ближайший к нам отряд генерал-майора Самсонова находился в 14 верстах к северо-западу от нас.
Долина, в которой мы стояли, отличалась удивительной мягкостью воздуха при полном безветрии. Даже при морозе в пять-шесть градусов, при ярком солнце можно было ходить в одних кителях.
За все три недели не происходило никаких боевых действий, так что, покончив с устройством землянок и укреплением позиций, мы приступили к строевым занятиям. Богослужения по воскресеньям, в Царские дни и двунадесятые праздники совершались на открытом воздухе. 21 октября, в день восшествия на престол государя Николая Александровича, был назначен церковный парад. Когда обедня подходила к концу, вдруг раздался орудийный выстрел, за ним другой, и казалось, что совсем близко. Я приказал запросить в авангард – оттуда ответили, что тоже слышат огонь, но недоумевают откуда, так как впереди все тихо. Огонь между тем все усиливался. Не прерывая парада, я приказал дежурной части изготовиться на всякий случай и послал офицера к Самсонову спросить, как у него. Церемониальным маршем прошли не только под звуки музыки, но и такой артиллерийской канонады, будто мы сами вели бой. Около полудня огонь прекратился. Вернувшийся от Самсонова офицер доложил, что там спокойно и где идет бой, неизвестно. Впоследствии оказалось, что канонада происходила на крайнем правом фланге армии, на расстоянии свыше сорока верст от нас, а казалось, что тут непосредственно, такая была чистота и прозрачность воздуха при полном безветрии.
Чтобы разнообразить нашу жизнь, решено было устроить офицерские скачки. Был устроен круг, назначены судьи. Записалось довольно много офицеров Забайкальской казачьей дивизии. На этих скачках взял первый приз состоявший полковым адъютантом 1-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска сотник барон Врангель, ныне главнокомандующий Русской армии.
