Виктор Вавич - страница 207

- А вы ее можете к себе взять! - басовито заговорил что с бородкой. -Нет! И самому-то скоро в сторожа, что ли, ведь выкинут, через месяц, нудва, - выкинут. Вот уже в общую казарму перевели, небось?

Петр Саввич плохо слушал, что говорил с бородкой. Он глядел в сальныепятна на скатерти и думал, как бы этак, верно ведь, пришел этак к зятю: "Ану, Грунечка, может, ко мне? Погостить? А ну, собирайся-ка". Он - "что?куда?" - "К отцу! Погостить!" Почему нельзя? Очень даже просто. А потомназад - а ну-ка! Зови, зови! Беречь не умел, а ну-ка шиш, вот эдакий, - иСорокин сложил толстыми пальцами шиш и крепко стукнул по краю стола.

- Не хотите? - спросил чернявый. - Вы испугались?

- Я испугался? - вдруг выпрямился Петр Саввич. - Это я-то? А пусть егоидет ко всем шутам. Скажи, квартальный, генерал какой!

- Если согласны, то сколько? - чернявый навел глаза, и Петр Саввичзаморгал бровями, чтоб собрать ум.

- Пять тысяч хотите?

Петр Саввич вдруг повернулся боком на стуле, хлопнул тяжелой ладошкойпо столу.

- Десять!

Он глядел в сторону, все еще моргал бровями и выпячивал губы.

- Слушайте, ребятки, - вдруг наклонился к столу Петр Саввич, онулыбался, и глазки сощурились как на солнышке, - давайте вы мне, ребятки,одну тысячку... да нет! Просто хоть пять катерин мне дайте, и я вамчто-нибудь другое. Мне много не надо, не дом строить. А? Ей-богу! Нет? Нутак я пойду!

И Сорокин хотел подняться. Чернявый прижал его руку к столу.

- Выйдете после нас. И подумайте. Завтра в шесть вы можете быть впарке. Мы вас найдем. Только ежели вы чуть что... Ну то-то, вы знаете,конечно, с кем тут есть дело.

И чернявый вдруг улыбнулся белыми зубами и так чего-то ласково.

- Подумайте, - говорит, - вы старый человек, а товарищ наш молодой, иему, может, придется... Ну так вот, - и он трепал Петра Саввича за руку, иПетр Саввич, сам не знал с чего, все улыбался, пока они расплачивались. Имуть рябила в глазах, и все люди будто на ходу через частокол - мельтешатвроде.

- Не придет он, - говорил Алешка дорогой из чайной.

- А если спросит десять тысяч, где возьмем? Ты Левку спрашивал? - Кнэкшагал аккуратно через лужи, глядел под ноги.

- Левка говорит - тысяча, пай мой, я не идейник, я говорил, что иду надело, а заработаю - еду учиться, в Цюрих, что ли.

- Грузины уже уехали?

- Вчера уехали. Все, понимаешь, уехали домой.

- Ведь не можно, не можно, чтоб за пять этих тысяч вешали человека, -прошептал Кнэк. - Не можно, не можно! Я все одно дам ему знать, чтотоварищи работают для него. Завтра надо, чтоб были еще пять тысяч.

- У его отца спросить? - вдруг остановился Алешка. - А вдруг стариксовсем не придет? Кнэк дернул его за рукав.

- Не стой! А где та книга, что ему дали? То надо узнать досконале.

Варенька

АННА Григорьевна сама открыла двери, она глянула на мужа. АндрейСтепанович сдержанным взглядом водил по стене, снимая крылатку.

- Ведь его же повесят! Повесят! - крикнула Анна Григорьевна и тряхнулаза плечи Андрея Степановича. - Саню, Саню, моего Саню!

И вдруг она быстро стала хватать со столика шляпу, перчатки, сдернулас вешалки пальто.

Анна Григорьевна почти бежала по городу, толкалась о прохожих, сбегалана мостовую, чтоб без помехи, скорей, скорей, спотыкалась. Люди на нееоглядывались, глядели, кого она догоняет: Анне Григорьевне не приходило вум взять извозчика. Совсем запыхавшимся голосом она кричала через стеклодверей унтер-офицеру в парадной генерал-губернатора:

- Впустите, голубчик, впустите.

Солдат шатался за стеклом, вглядывался в лицо.

- Кто такая? Кому?

- К Миллеру! Тиктина! Скорее, голубчик, - и она мелко барабанилапальцами по стеклу, как бабочка крыльями.

Солдат пошел. Анна Григорьевна видела, как седой камердинер с галунамислушал солдата, как пошел.

- Господи, помоги! Господи, помоги! - шептала громко Анна Григорьевна.Парные часовые по бокам, у будок, смотрели молча, недвижно. АннаГригорьевна в тоске вертела головой, терлась плечом о стекло. "Идет, идет!Слышно, идет". Унтер-офицер сбегал по ступенькам.

- Не приказал принимать! - крикнул солдат через двери и, сморщивброви, глядел на Анну Григорьевну.

- Пустите! Пустите! - закричала Анна Григорьевна, и она старушечьимикулачками забила в стекло.

- Держи! Держи! - крикнул унтер. Часовой шагнул и, придерживаявинтовку, отгреб рукой Анну Григорьевну от дверей.

- Пустите! - вырывалась Анна Григорьевна. Короткий свисток крутодернул сзади, и вот уж кто-то сзади обхватил за талию, тянет назад -квартальный.

- Я не уйду! Не уйду! - и Анна Григорьевна вырывалась, шляпкатрепалась на голове, волосы лезли в глаза. Анна Григорьевна отбивалась, аон оттаскивал, оттаскивал.

- Сударыня, не скандальте! Ну-ну, не скандалить, ей-богу, в участкеночевать будешь, верно говорю.

- Пусти, - рванулась Анна Григорьевна. Но квартальный уж свистнул, идворник подбегал от ворот.

- Отведи, отведи! - И дворник крепко и больно взял Анну Григорьевну залокоть, толкал плечом.

- Пошли-пошли-пошли! - приговаривал дворник.

Анна Григорьевна перестала рваться, она семенила ногами, покорно шлаперед дворником, он вел ее по мостовой, вел уже второй квартал.

- Ну-ну, ступай, бабушка, а то будешь враз за решеткой. Иди! Иди! -дворник подтолкнул Анну Григорьевну и пустил. Сам стоял, смотрел, кудапойдет старуха.

Анна Григорьевна долго шла по мостовой, потом ступила на тротуар. Онана ходу прибирала волосы, заправляла их под шляпку. Зашла в какой-топодъезд, поправила на себе пальто. Вышла. Пригладила прическу перед