Маски - страница 118
Немо хохочущий, желтый мешок мимо них совершенно сознательно дергал: в подъездную дверь, – ту, которую, – вот-таки казус, – в последний момент с перепугу не заперли, так что мешок, ее выдавив, дергал уже по площадке, как зрячий, имея намеренье скоком, ступенями, прямо в подъезд прочесать; из щеки холстяной появилися пальцы – пять, – и за перила сквозь ткань ухватились; намеренье – явное: перечесав все ступени, чесать балаганною пляской в толпе: под аптекою!
Тут де-Лебрейль обнаружила мужество: точно циркист-ка, взвив в воздухе юбки, – на плечи мешка, панталончиками бирюзовыми горло сжимая, руками вцепляясь в плечи, качаясь над темным прощелом перил; с риском пасть меж перилами в пропасть; мешок – ослабел, так что дикая башня, иль тело на теле, обрушилась: перед перилами!
Бросились: уволокли.
И – пора!
Иоахим Терпеливиль, лицом, как Душуприй, и чех, как и он, – возвращался: под доску, под собственную: —
– «Иоахим Терпеливиль!»
Через полчаса де-Лебрейль, Тертий, оба – с дорожными сумками, с тем, кто был в шубе Друа-Домардэна, садились в машину; а два мужичка в ноги вдвинули ящик, зашитый в рогожу.
Они отъезжали к «Пелль-Меллю»; Лебрейль выходила в контору, чтобы дать заявление: спешной телефонограммой Друа-Домардэн вызван в Луцк; даже видели, как за стеклом, в шубу кутаясь, выпятив бороду и два очка, с нетерпением он ожидал секретаршу, которую выписали (а подстроили те, кому нужно).
В газетах прочли: «Луцк. Такого-то. Около Торчина пулей шальною убит публицист Домардэн».
Но известие это прошло незамеченным.
Джемал-Оснаки командовал
Козиев ли?
Цепь солдат; штыки, накрест патронные ленты; походная кухня дымит: на дворе Неперепрева; выставлен через забор пулемет: на забор дома Тителевой, где из форточки красное дразнится знамя; и – весь Гартагалов оцеплен полицией; прямо в забор дома Тителевой, точно пробками щелкают городачи револьверами; руки дрожат; надзиратель квартальный, испуганный, серенький, рукой махнул; не командует: будут казаки; Жебривый и Бриков кишат обывателями, проживающими в переулках соседних.
Стоит любопытное стадо: глазами расхлопалось: на Гартагалов, куда не пускают, где – бой: с домом Тителевой; здесь Бегмотен, барон, с Проживулина, первого, здесь Вор-пакчи, – озираючись, шопотом: Дашеву, Саше:
– – Терпенье народное – лопнуло!
Здесь Ахшерваньев, Илкавина; здесь Питирим Вирни-чихин и Фрол Вивачихин, эс-эры, готовы прорвать цепь солдат, чтобы слиться с рабочими; здесь же Матрена Мав-рикиевна Мерзодерова, здесь Пфирщихцворш, здесь Плю-люев, Легалиев, Йжех, Буктукин, Желдицкая, панна; француз, гувернер, Пьер Жавуль, объясняет Жержееву, Жоржику:
– Се сон лэ бош!
И сочувствует им знаток крапленых карт, Прищенкащ, отставной офицер, Перципович, – сочувствует.
Оля же Иколева с Колей Каклевым у Велекеклевой, Лены (в Клеоклева доме живет) собираются – тоже пойти; интересное зрелище; но Хиерейко им:
– Знаете, – пули!
____________________
Что произошло?
Бастовавшие, сломав заборы домов Фентефефрева, Психопержицкой, прогнав Фентефефревых, Психопержиц-кую, Савву Совакина и Гридоедова, хлынули чрез заборные сломы под Тителев флигель, к которому было подъехали городовые с машинами; и баррикады устроили, мигом поленьями вход заложивши и встретивши залпом полицию; из ледника выволакивать стали какие-то ящики; и через сломы забора утаскивали: на завод.
Появились солдаты; и весь укрепленный район (дома Тителевой, Фентефефрева, Психопержицкой, с заводом) они обложили; всю ночь перестрелка была.
Поговаривали, что орудие выслано, чтобы… картечью тарахнуть: и Тителевский особняк разнести, коли сопротивление продолжится.
И за забором, в той части, которая в Козиев смотрит, десятка отборная вооруженных рабочих и интеллигентов, дружинников, ночь просидела, чтоб, коли понадобится, – – тарарахнуть: —
– Ликоленко,
Ланя Клоблохова, Кай Колуквйрций, Лювомник, Как-тацкий, Достойнис, Маман, Малалайкен, Шевахом; —
– Устин Ушниканим; командовал!
Точно такая же десятка сидела – перед Гартагаловым; здесь – Огурцыков, Бабарь, Осип Пестень, Корней Жутчу-чук, Уртукуер, Осиним Онисьев, Терентий Трещец, Галда-ган Николай Куломайтос; —
– командовал: —
– Джемал-Оснаки!
А третья десятка, – для связи, – в которой поробче народ, между флигелем и ледником; и она – про запас: —
– Крысов, Личкин, Лиднилин, Орловиков, Сима Севчосенков, Лев Андалулин, Пусков, Ангелоков, Павлин Шлингешланге, Ефрем Пендерюлев.
Мардарий Муфлончик – над всеми начальник; Терентий же Тителев как в воду канул.
Всю ночь выносили тюки, несли стражу, простреливали; распевали: «Вставай, подымайся», «Интернационал»; Шлингешланге шутливые песенки складывал:
Едет в стольный город Львов,
Княжить – князь великий Львов.
С ним – Терещенко, кадет,
Карапузик восьми лет!
Утро: дым.
Руки вверх!
Баба-Агния, брат Никанор, брат Иван, Владиславик, Лизаша – закупорились: пули свищут; и покает пробками; тут, тут, там, там, как отрезаны: выхода нет; на растоптанном снеге в окне перебег курток кожаных.
Пок, пок —
– тут, тут!
При Лизаше, которая бредит, дежурят по очереди: Никанор, Серафима; профессор же в ярком, как тропик, халате, как мумия, остолбенело сидит у окна, без очков, с утомленным, осунувшимся, дико недоуменным лицом; он кровавым изъятием глаза вперяется в стекла; повязка лежит на коленях; шрам – сине-лилов.
Как бурьянники, – космы.
Он слушает шопот – за дверью:
– У вас деньги есть?
– Ни гроша, – эдак-так: а – у вас?
