Рыжеволосая чаровница - страница 11

Но сейчас, в полумраке спальни своего тосканского дома, Ренцо заполнил собой ее лоно, губы пульсировали от его поцелуев, и она не в силах сдерживать восторженные стоны. Он вдруг замер. Неужели ее тихое постанывание остановило его? Но он всего лишь ловко перевернул ее, и она оказалась на нем. Черные глаза прожигали насквозь.

– Теперь твоя очередь, cara.

Она кивнула и сжала ему бедра ногами. Она видела Ренцо под собой и это давало ей ощущение власти. Глаза у него полуприкрыты, губы раздвинуты, а она раскачивалась вперед-назад, слыша его стон. Тогда она наклонилась и поцеловала его в рот, чтобы никто их не услышал, хотя в этом древнем доме такие толстые стены, что никакие эротические звуки сквозь них не проникают… и не проникали за все те века, что стоит этот дом. Ренцо запустил пальцы ей в волосы, стал тянуть своенравные кудри, и змейки наслаждения начали обвивать ее изнутри и снаружи. Разрядка у нее наступила быстрее, чем у него. Она ловила ртом воздух, а он крепко сжимал ей бедра, что-то быстро произнес по-итальянски, и его тело дернулось под ней. Она наклонила голову, жарко и тяжело дыша ему в шею, приподнялась и скатилась на матрас.

Дарси смотрела вверх на потемневшие от времени балки и резной стеклянный плафон абажура, наверное, такой же древний, как и дом. Кто-то поставил вазочку пахучих роз у окна – такие же розочки увивали стены дома.

Наконец она произнесла:

– Это был радушный прием.

Ренцо нарочно размеренно дышал и не открывал глаз – говорить не хотелось. Не сейчас. В голове роилось столько мыслей… Он пытался разобраться в сложных чувствах, которые одолевали его по дороге сюда.

Он ехал и думал, что скоро в доме будет другой хозяин. Дом, в котором прожило не одно поколение семьи матери и который таил столько обид. Он мог бы избавиться от дома давным-давно, но гордость не позволяла, требовала, чтобы он не продавал его. Он хотел заменить плохие воспоминания хорошими, и это ему во многом удалось. Но нельзя жить в прошлом. Пора забыть об этом месте, распрощаться с последним остатком вчерашнего дня.

Ренцо взглянул на Дарси – она лежала с закрытыми глазами, яркие рыжие локоны рассыпались по белой подушке. Он думал о том, что она уедет в Норфолк, когда они вернутся в Лондон, и пытался представить, каково это – спать с кем-то еще, когда ее больше не будет с ним, но мысль о худышке-брюнетке, лежащей на смятых простынях, его уже не привлекала. Он инстинктивно положил ладонь на голые ноги Дарси.

– Так ты говоришь, это был самый что ни на есть радушный прием? – спросил он.

– Ты же знаешь, что это так, – сонным голосом ответила она. – Но мне надо встать и найти платье. Оно, наверное, помялось.

– Не беспокойся, – улыбнулся он. – Джизелла выстирает его и выгладит.

– Зачем это? – Голос у нее вдруг сделался резким, глаза широко раскрылись. – Я могу сама выстирать, и прополоскать платье в раковине, и повесить. На жарком солнце оно моментально высохнет.

– А если я скажу, что не хотел бы, чтобы ты это делала? Дарси, почему ты такая чертовски упрямая?

– А разве тебе не нравится мое упрямство?

– Нравится, когда оно к месту.

– Ты хочешь сказать, когда это устраивает тебя?

– Esattamente.

Дарси уставилась в потолок. Как объяснить, что его экономка наверняка видит в ней служанку, такую же, как сама Джизелла. Как и Джизелла, она накрывает столы и убирает грязную посуду за людьми, у которых намного больше денег, чем у нее. Она не хочет изображать светскую даму, ожидающую, что ей постирают одежду. Она не будет кем-то, кем не является, той, кто не сможет жить прежней скромной жизнью, когда вернется в Англию, а ее любовник-миллионер останется в воспоминаниях.

Но не следует отыгрываться на Ренцо. Потому что Ренцо – это Ренцо. Она ни разу не возразила против его высокомерия. А по правде говоря, это всегда ее заводило и, в каком-то смысле его надменность стала естественным барьером, помешавшим полностью подпасть под его чары, дало силы очнуться от мечтаний и реально взглянуть на все.

Дарси потянулась к Ренцо и коснулась губами его рта.

– Расскажи, что ты придумал – чем мы займемся?

Его пальцы оказались у нее между бедер.

– Придумал? Чем займемся? Когда я смотрю на твое тело, то у меня из головы выветриваются все мысли.

Дарси остановила его руку.

– Расскажи мне про Валломброзу. Я не про оливки или вино. Ты жил здесь в детстве?

– Откуда такой внезапный интерес? – насторожился он.

– Ты же сам сказал, что мы обедаем с человеком, который покупает это место. Будет немного странно, если я ничего не знаю о доме, о том, как ты жил в нем. Ты здесь вырос?

– Нет, я вырос в Риме. В Валломброзу мы приезжали на отдых.

– И?…

– Поместьем владело много поколений семьи моей матери. Мы укрывались здесь от городской жары. Мы с мамой приезжали на все лето, а отец только на уик-энд.

Дарси кивнула – она знала, что, как и она, Ренцо был единственным ребенком и что оба его родителя умерли. Вот и все, что она знала.

Она водила пальцем по его плоскому твердому животу.

– А чем вы занимались, когда приезжали сюда?

Он снова подтолкнул ее руку к своему паху.

– Отец учил меня охотиться и ловить рыбу, а мать в это время общалась с соседями и развлекалась. Иногда приезжали знакомые, а школьная подруга матери, Мариелла, постоянно у нас была. Мы были вполне счастливы… или так мне казалось.

Дарси заметила, что в его голосе послышались унылые и жесткие нотки.

– Но вы не были счастливы?

– Нет, не были. – Он повернулся и посмотрел на нее – лицо у него исказилось. – Разве ты до сих пор не поняла, что мало кто бывает счастлив?