Янтарная бусина: крестьянка - страница 12
— Комсомолец, комсомолец, — усмехнулся Санька, вспоминая о том, как попал в комсомол.
— А в школе вы учились? — еще с большим интересом спросила Прасковья.
— Семь классов кончил.
— Ой как здорово! — уже неприлично восторженно воскликнула собеседница. — А что вы любите читать?
— Я стихи люблю, — почесывая в затылке, ответил Санька.
— Да, я тоже люблю, Маяковского:
Я достаю из широких штанин
Дубликатом бесценного груза —
Читайте, завидуйте, я — гражданин
Советского Союза!
— Не-е, мне больше про деревню нравится, про природу:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом…
Ну да ладно балаболить — мне работать надо, — отвернулся Санька.
К вечеру Прасковья выглянула в окно, позвала Саньку ужинать.
— Я домой пойду, меня жена к ужину ждет, — отказался тот.
— Александр Алексеевич, не кусаюсь я, садитесь со мной кушать, я хоть отблагодарю вас, — настаивала Прасковья.
— Сказал же — дома поем, ждут меня, — складывал Санька свой инструмент.
— Что у вас за предрассудки в деревне! Я вас на обед зову, а вы меня обижаете, как будто что непристойное предлагаю. — Учительница тряхнула белыми кудрями и исчезла из окна.
Санька зашел в дом.
На столе стояло большое расписное блюдо с тонко нарезанными кусочками мяса, сыра. Все это было украшено розами из помидоров и моркови (видать, в город за продуктами ездила — здесь такое не продают, а сама она не держит огорода). Тут же стоял графин из резного стекла, с вином, видно, а рядом — бутыль самогона. В тарелке с прозрачным бульоном плавали листья какой-то травы и половина яйца. «Да уж! — подумал Санька. — Есть тут точно нечего, но красота какая!»
Тут только он поднял глаза на учительницу.
Прасковья была одета в сарафан, кофты под ним не было. Было видно, как яркая родинка повыше левой груди поднималась и опускалась в такт дыханию. Зеленые, как изумруд, глаза в полумраке неестественно ярко блестели. Светлые кудрявые волосы прядями рассыпались по плечам.
— Я окна зашторила, а то душно сегодня. Присаживайтесь рядом со мной, не бойтесь, что я, зверь какой? — жестом пригласила его Прасковья.
Подошел Санька на полусогнутых ногах к стулу, неуклюже плюхнулся на место, стал пытаться что-то жевать, искоса поглядывая на хозяйку.
Ел Санька и не видел, что ест, пил и не понимал, что он пьет, — в голове все перемешалось, загудело. Он видел только упругую, призывно вздымавшуюся грудь. Ни бабы, ни девки в деревне не носили такой одежды. Если и надевался сарафан, то на кофту, чтобы не было видно голых рук. А это… это… Санька тряхнул головой, чтобы отогнать от себя наваждение. Второпях допив заботливо пододвинутый хозяйкой квас, выбежал из избы. Так и оставил свои инструменты у гостеприимной хозяйки.
— Куда же вы так заспешили. Александр Алексеевич? Инструмент-то возьмите!
— Все равно приду, пусть до завтрева лежит! — убегая, крикнул Санька.
Домой пришел недовольный. Не подошел к Катеньке и дочку не увидал будто.
— Сань, устал ты? Ешь садись да отдыхай, — позвала Катя мужа, поставила на стол чашку со щами и картошкой, зеленый лук и краюху хлеба. Сама села рядом, любуясь на своего красавца.
Красавец ел молча, торопливо проглатывая непережеванные куски. А в голове у него творилось что-то непонятное. «Катя, Катенька, такая хорошая, такая надежная… родинка над левой грудью… изумрудные глаза…»
Так и не перемолвился за вечер Санька с женой и парой слов. Пошел спать… «…А губы цвета спелой вишни…»
Утром, не позавтракав и не взглянув на жену, Санька пошел на работу.
— Сань, я картошки тебе сварила, яиц да сало завернула. Возьми, чего в обед-то есть будешь? — Катенька бежала вдогонку за мужем.
Неохотно взял Санька полотняную сумку, протянутую женой, и ушел не оглядываясь.
Шел Санька на работу и не знал, как себя вести.
— А, будь что будет, — досадливо махнул рукой и прибавил шаг.
— Что-то вы рано сегодня, — встречала работника на пороге Прасковья. — Давайте завтраком вас накормлю, я как раз блинов напекла.
— Сыт я, да и работать надо, — не подымая глаз, отвечал Санька.
К обеду он не закончил и четверти работы, спланированной на сегодня. Не спорилось. Прибивая косяк к двери, Санька с размаху угодил себе по указательному пальцу.
— Твою мать!.. — размахивая больным пальцем, орал Санька. На месте пальца было кровавое месиво. — Прасковья, поди… подойдите, пожалуйста, Прасковья Сергеевна! — выдавил из себя Санька малознакомое слово.
— Ой, Боже мой, — испугалась Прасковья. — Сейчас, сейчас принесу бинт с йодом, потерпите, — уже выбежала из дома с маленьким чемоданчиком в руках.
— Давайте вашу руку, сначала промыть водой нужно. — Прасковья, наклонившись над больным, поливала воду.
Пострадавший неотрывно смотрел в вырез сарафана, кусая губы от жгучего желания дотронуться до такой роскоши. Кровавое месиво постепенно приобретало очертания пальца.
— Сейчас помажем йодом и перебинтуем. Ничего страшного, просто сильный ушиб. С ногтем, правда, придется проститься, но это не беда — новый вырастет, — бинтовала палец Прасковья.
— Ай, больно! — вскрикнул Санька и отдернул руку. Прасковья чуть не выронила бинт и грудью прижалась к его щеке.
Саньке стало совсем плохо. В глазах зарябило. В висках затокало. А Прасковья заботливо бинтовала палец, то ли не замечая этой близости, то ли…
