Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 10
Асина память
Когда подолгу живешь в одиночестве в какой-нибудь глуши, поневоле приучаешься сразу же определять звуки, различая их по месту возникновения и характеру. Долгие периоды вынужденного сидения в безлюдном месте при лесной кладбищенской церкви порождали чувство хронического ожидания, ожидания вообще: похоронных процессий, бабок к службе, грядущих праздников, каких-то передач и весточек, но, конечно, прежде всего, приятных сюрпризов в виде приезда кого-то из близких людей.
Однажды декабрьским вечером я сидел на диване и читал книгу, впрочем, не очень внимательно, а больше для того, чтобы скоротать время перед сном, от этого занятия меня вдруг отвлек гул проезжавшей по тракту машины. Там, впереди, следовал поворот на село, поэтому я провожал слухом далекий рокот, ожидая, когда автомобиль свернет, но машина проехала дальше по дороге, ведущей к церкви. Вскоре шум мотора и шуршание шин по снегу раздались уже под моими окнами. Обеспокоенно забрехал в сенях пес Умка, а я, не дожидаясь стука в дверь, сам вышел навстречу неведомым гостям.
Оказавшись во дворе, я увидел возле порога мужчину и девочку. Мужчина, к моему удивлению, был в милицейской форме и, как выяснилось, являлся участковым нашей округи. Он приехал познакомиться со мною, новым священником. Милиционера, старшего лейтенанта по званию, звали Василием, а его дочурку, девочку лет четырех или пяти, — Асей.
С непосредственностью, свойственной некоторым детям, проводящим много времени в обществе взрослых, которые балуют их избытком внимания, Ася чувствовала себя в чужом месте совершенно свободно и раскованно. Она влетела впереди нас из сеней в дом в распахнутой шубке, разрумянившаяся с мороза, забежала на кухню, развернулась на одной ножке и понеслась по комнате. Там ей попалась на глаза дремавшая па диване кошка, и девочка бросилась тормошить ее. Отец ей не препятствовал, я — тем более, поэтому Ася на некоторое время была предоставлена самой себе и, надо заметить, совсем не мешала нам свободно поговорить о делах, которые привели участкового ко мне.
Василий, со степенной деликатностью присев на край дивана, расспрашивал, спокойно ли у церкви по ночам, не бродят ли подозрительные личности, не обижает ли кто. Он добавил, что дежурная бригада по ночам часто заворачивает в мою сторону и, в общем, причин для страхов нет. Я, конечно, обрадовался его словам, они меня поддержали. Когда участковый поднялся, сказав, что больше не хочет отнимать у меня времени, я принялся искренне уговаривать его задержаться и попить чайку.
— Ну, если вам не в тягость, то, пожалуй, не откажусь...
— Да что вы, я, напротив, рад буду... Давайте, снимайте ваш тулуп и будем без церемоний. — Я принял его кожушок, отнес на вешалку и направился на кухню ставить на плиту воду. Вернувшись, я застал Василия с Асей разглядывающими принадлежности моего церковного быта — старые книги, развешанные по стенам картинки, подсвечники, металлические части каких-то украшений — всё, что я насобирал в чуланах и на чердаке захламленного приходского дома. Ася ткнула пальчиком:
— А что это?
Василий улыбнулся:
— Возьми и сама спроси у батюшки.
Я снял с полки заинтересовавшую ее вещь и протянул:
— Это — щипчики. Видишь, ножницы с коробочкой на концах, чтобы снимать со свечек нагар. Вот, смотри, — я снял свечу с ближайшего подсвечника и прикусил ее коробочкой. Асе это очень понравилось. Она принялась переводить взгляд с одного предмета на другой и спрашивать:
— А это что?
— Это называется аналой. Такая тумбочка для иконок или чтения книжек.
— А это?
— Это кадило. Знаешь?
— Да, да, — отвечала с готовностью девочка, — я была с бабушкой в церкви, им машут, и идет душистый дым.
— Правильно.
У нас с Асей завязалась своеобразная игра в вопросы и ответы, что дало ей возможность совершенно освоиться и общаться со мною уже без посредничества папы. Ася взяла меня за руку, отвела в сторонку и сказала по секрету:
— Я умею молиться, вот...
Она сложила в горсть три маленьких пальчика и перекрестилась:
— Вот так...
— Ты молодец! — Я потрепал ее по мягким рыжеватым волосикам и легонько дернул за косичку с розовым бантиком. Ася засмеялась и шутливо шлепнула меня по руке. Как и свойственно рыжим, Асино лицо отличалось особенной белизной кожи, тонкой и прозрачной, по которой в летнюю пору, должно быть, пригоршнями высыпали веснушки. А еще у нее был вздернутый носик и озорные серые глазки.
Тем временем подоспел наш чай, и я пригласил гостей к столу. За неимением чайника (своего завести я не успел, а в приходском хозяйстве его тоже не оказалось), мне приходилось кипятить воду в кастрюльке и разливать по чашкам половником, что очень позабавило Асю. Она грызла печенье с панихиды, дула на чай и с шумом хлюпала его из блюдца, приговаривая:
— Какой вкусный чай из кастрюльки!
После чая Василий собрался уезжать, поскольку Ася уже потирала глаза и притихла: ей пора было укладываться спать. Я вышел на улицу проводить их, следом, потягиваясь, выполз Умка. Виляя хвостом подобно метроному, он уткнулся шершавым носом в край Асиной шубки. Я постоял, пока они уезжали, и еще немного погулял с Умкой по свежему снежку вдоль забора.
За зиму мы пересекались с Василием несколько раз, и всегда где-нибудь на дороге. Я шел в село на требы или в магазин, а он разъезжал на своем потрепанном уазике по окрестным селам: где-то залезли ночью в ларек, где-то увели корову или подрались по пьяной лавочке... Если нам оказывалось по пути, он подбирал меня, если же нет, то приветственно гудел и махал рукой. Встречать Асю мне больше не приходилось, но, когда Василий подвозил меня, я всегда передавал ей привет. Однажды, уже весной, перед Пасхой, его тупоносый мотор, подпрыгивая на рытвинах, прокатил мне навстречу, коротко просигналил и помчался дальше. На мгновение в окошке показалась маленькая ручка и мелькнул за стеклом знакомый розовый бант.
