Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 25
— Зачем же нас всех собирали?
— Отец, наше ли это дело — вопрошать? Мы с тобой сидим в глуши, носа оттуда не кажем, а тут выбрались в свет, послушали, посмотрели, как люди живут, ощутили, какие ветра дуют...
— Ну и какие же ветра нынче дуют? — не оценил сарказма приятеля отец Петр.
— Я так зрю, что собрали нас скорее для того, чтобы на всех вместе посмотреть сверху. Может, у нас какое несогласие, может, мы ропщем?
Отец Валентин, повернувшись к боковому окну, вспоминал фрагменты прошедшего собрания и пытался уяснить себе причину беспокойства, угнездившегося где-то в глубине сердца. Он и сам не заметил, как оно возникло, и уже в машине вдруг ощутил, что ему как-то не по себе. Кажется, он упустил из виду нечто очень важное. Этим важным могла быть не проклюнувшаяся, не сформировавшаяся до конца мысль, отчего в душе копилось чувство досады.
Отец Петр заезжал в Волчанку за отцом Валентином, сделав крюк в полсотни километров. За дальностью расстояния они сильно запоздали к началу собрания. Приехав, отцы поспешили в кафедральный собор, где в боковом приделе секретарь епархии архимандрит Евгений отмечал в списках прибывавших священников. Эти самые списки, обрамленные витиеватыми виньетками, как запомнил приметливый отец Валентин, были изготовлены не без изящества и распечатаны на лазерном принтере. Ничего удивительного — в приемной отца Евгения стоял компьютер, по монитору которого в режиме ожидания бежала строка Иисусовой молитвы: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго».
Как же легко и непринужденно вошла в обиход начальства компьютерная техника, факсы и радиотелефоны! Время от времени отец Валентин обнаруживал в почтовом ящике послания из епархии — размноженные на ксероксе сообщения о кончине кого-то из священства, о назначениях и переводах, указы о ценах на требы, проповедь архиерея к празднику Рождества или Пасхи... Не без волнения, в котором таилась толика малодушия, он торопливо вскрывал конверт и спешил пробежать глазами содержание.
Отец Валентин не мог бы объяснить, чего он, собственно, всякий раз боялся? Внезапного перевода, разбирательства по анонимной жалобе, требования срочного финансового отчета? Уяснив содержание письма и успокоившись, он всегда перечитывал послание по второму и третьему разу, всматриваясь в уже знакомый документ как в абстрактную картину, полную скрытых смыслов. Он хорошо знал людей, составлявших эти документы, и нередко бывал на приеме у архиепископа, но, изучая листок, на котором были отпечатаны его сан и имя, а внизу красовался фиолетовый росчерк владыки, крест и полное архиерейское имя, все равно изумлялся, что владыка, этот величественный, недостижимый по положению и пастырскому опыту человек, архиерей (один официальный перечень именований чего стоит!), подписываясь под посланием, без сомнения, представлял себе его — обыденного, малоприметного иерея Валентина.
В огромных покоях трапезных палат кафедрального собора, внутри центрального нефа на расставленных скамьях разместилось не менее сотни лиц из «священнического и монашеского чина». На солее под иконостасом были расставлены столы и кресла для владыки и членов епархиального совета. На левом клиросе, за бортиком из точеных балясин, отделявших их от мужского духовенства, удобно поместились три игуменьи — две еще относительно молодые женщины и одна грузная старуха, игуменья Мисаила. Она властно восседала, напустив отрешенную суровость на желтоватое, грубо слепленное лицо, приподняв локоть и крепко ухватившись полной рукой за перильце, ограждавшее клирос. Ее широкая кисть была перехвачена рядами черных четок с сердоликовыми камешками на каждом десятке...
Отец Валентин, который, казалось, должен бы был давно привыкнуть к такого рода собраниям, поневоле замешкался, окинув быстрым взглядом распахивавшееся навстречу царственное великолепие гулкого воздушного собора, понизу загроможденного скамьями с тесными рядами разномастных спин — полных, худых, прямых, согбенных, тесно или свободно перетянутых в пояснице поясками, кожаными иноческими ремнями, узорчатой тесьмой с бисерным набором и разнообразнейшими макушками, загривками, лысинами и косицами...
Высокий свод храма, подпираемый кубами колонн, плавно сводился к парусам, а выше, из окон подкупольного барабана, струился долу синеватый свет. Медовые пряди солнечных лучей скашивались полосами из узких окон бойниц много выше человеческого роста, вытесанных в толстых стенах. Живописные трактовки библейских сцен были окружены картушами, составленными из прихотливых орнаментов. Белые пятна нимбов на фоне охры, описывающие окружность вокруг голов непомерно вытянутых фигур святых — темноликих, с выражением грозного изумления на лицах, с указующими перстами и развернутыми в стороны остроконечными ступнями над сидящим священством, приковывали взор. Изощренный до утомительности тончайшей работой и подробностями, золотой, весь истекающий листьями, гроздьями и роскошными плодами иконостас возвышался позади сдержанно и сосредоточенно восседающего на амвоне священноначалия во главе с архиепископом Леонтием.
Отец Валентин углядел немало знакомых лиц, но незнакомых при этом оказалось гораздо больше. За неимением мест в задних рядах они с отцом Петром встали у колонны, лишь бы не выбиться к амвону, под начальственные очи, но беззвучно возникший откуда- то отец Евгений бесцеремонно подтолкнул их в спины — пробирайтесь, мол, вперед, отцы, на свободные места! Поневоле пришлось, привлекая всеобщее внимание, протискиваться сквозь плотные шеренги сидевших. Владыка мельком окинул их взглядом из-под полуопущенных ресниц, слушая докладчика. Благообразное дородное лицо немолодого архиерея привычно не выражало ничего, кроме властного, сосредоточенного спокойствия, неуловимо-надменного превосходства над окружающими.
