Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 60
Тут как раз зашла в церковь Л.Д., стрельнула глазками по сторонам, перекрестилась и сразу же бросилась ко мне:
— Батюшка! Священник, что был у нас в воскресенье...
— Ну?..
— Оказался рецидивистом! Его арестовали и отвезли в Переславль.
Тут заохали Катерина с Галиной. Галина, узнав о том, что у нее побывал преступник, запричитала так, что я даже немного струсил, как бы мне не влетело от нее за то, что я направил к ней такого гостя.
— Я сразу поняла! — заговорила она горячо. — Не похож он был на священника. Две чашки наливки вылакал, обедать сел и локтями на стол... Я даже соседку, Тоню, позвала, чтобы она с нами посидела... Суп съел и макароны с курицей — нет у него такой апатии, каку священников... (В своей живописной речи, какую я не в силах воспроизвести во всей полноте, Галина умеет порой ввернуть неожиданное словцо, которое покажется поначалу будто бы и нелепым, но, с другой стороны, невероятно уместным.)
Когда схлынула волна возмущения, выяснилось следующее. Плотно пообедав у хлебосольной Галины, этот, как мы теперь уже знали, мнимый священник направился в Скоблево, видимо надеясь поживиться. Бабки рассказали ему, что там собираются восстанавливать церковь и уже есть приход. Он мог предполагать, что жители собрали деньги на открытие храма, и рассчитывал обманным путем присвоить их. В Скоблеве он представился священником, командированным из епархии посмотреть на месте, какие возможности существуют для открытия церкви. Пока он общался с приходским активом, дело подошло к ночи, и церковная староста устроила его на ночлег. Однако или из осторожности, а возможно, заподозрив что-то неладное, она попросила одного дачника из Москвы, который прежде работал в милиции, проверить у священника документы. Дачник, увидев предъявленный паспорт, сразу же определил, что он поддельный, равно как и командировочное удостоверение, напечатанное на епархиальном товарном бланке, какой легко можно раздобыть на любом церковном складе. Не поднимая шума, дачник вернул фальшивые документы, сел машину и уехал в Переславль за нарядом милиции. Мошенник, видимо почувствовав подвох, собрал свой портфель и ушел из деревни. Но из Скоблева ведет только одна дорога; обходных путей по болоту и лесным зарослям чужак не найдет. Там, на дороге, его и перехватили. Уже в городе выяснилось, что этот человек находится в розыске по другим схожим делам.
После того как Л.Д. изложила всю историю в красках и с подробностями, женщины переключились на меня, упрекая в недостатке бдительности. Меня и самого брала досада из-за того, что я оказался столь невнимателен.
Мне тут же припомнились характерные мелочи, которые непременно должны были насторожить меня. Например, здороваясь со мной, человек, назвавшийся отцом Николаем, не сумел это сделать так, как принято между священниками, то есть, совершая взаимное целование в руку и щеку. Я тогда еще про себя это отметил, но подумал, что он просто замешкался. Когда же он прошел для разговора в алтарь, то даже и не подумал сделать необходимые поклоны и поцеловать край престола и Евангелие на нем, что должно совершаться автоматически любым настоящим священником. Я отметил и это, но, поскольку испытывал к нему интуитивную неприязнь, решил не усугублять ее придирками — мало ли, человек оказался в трудном положении, ищет себе место, голова забита другими заботами... И еще: хотя я не расположился к нему сразу, но при этом поверил его подряснику! Пуговки на вороте, вдетые в две петельки, были фиолетовые с каемкой, — такие могли быть пришиты только рукой любящей деревенской матушки. Впрочем, подрясник, конечно, тоже мог быть украденным...
Я сказал своим бабушкам:
— Это урок мне; я с таким прежде никогда не сталкивался.
— И мы не сталкивались, — ответила Катерина, а Галина, еще не успокоившаяся от пережитого потрясения, добавила:
— Вы уж построже будьте, батюшка, всякому душу не спешите открывать! Сказано же в Писаниях, что в последние времена появятся лжесвященники. Так оно и есть...
Опять пожар
Около полуночи проснулся оттого, что кошка усердно скреблась в дверь комнаты. Сон пропал, и я просто лежал и смотрел в окно, за которым раскачивались ветви вишни, уже лишившиеся листьев. Потом появился какой-то посторонний звук, непонятная сухая стрельба, поначалу негромкая, как будто кто-то вдалеке баловался хлопушками. Однако щелчки и хлопки раздавались все чаще и громче, теперь уже совсем близко, где-то за соседским домом или возле церкви. Шум катился подобно огромному возу, громыхая ободьями колес и порождая эхо. Все самые нелепые предположения, какие могут прийти в голову только в непроглядную осеннюю ночь, промелькнули в голове — война, авария на железной дороге, какая-то кавказская свадьба, неведомо как нагрянувшая к нам в село... Вокруг все беспрерывно стреляло, щелкало, ухало и откатывалось вдаль гулким эхом.
Торопливо одеваясь на ходу, я поспешил во двор. По левую сторону, невдалеке, где-то за соседскими крышами, поднималось зарево пожара. В воздухе трескуче разрывался горевший шифер. Я побежал на огонь, за дома, через пустырь, минуя картофельные участки и железнодорожную колею. На размокшей, покрытой черной землей улице стояли группками люди, казавшиеся совсем маленькими на фоне огромного красного шара. В нем, словно на рентгеновском снимке, запечатлелся черный остов дома во всех конструктивных подробностях перегородок, ребер обшивки, несущих балок, стрех...
Очень громко, ударив волной разрыва по ушам, взорвался газовый баллон. Какой-то человек бессмысленно метался с двумя ведрами воды. Потом он все- таки бросил их и обреченно уселся на землю. Рядом с местом, где я стоял, на груде матрасов, привалившись, полулежала молодая женщина с двумя детьми — погорелица.
